Волк среди волков

«Эва! — Эва! — Эва!» На разные голоса, осторожным, молящим тоном, затем чуть-чуть громче, чтобы она проснулась, чтобы ему не пришлось по-настоящему ее будить. Она его прекрасно видит, его силуэт на свету, он же ее видеть не может, ее лицо в тени. Так оно всегда и было: он никогда не видел ее за всю их долгую совместную жизнь — какое же у него представление о ней, его жене?

Опять — «Эва!»

С нотками протеста. С печальным упреком. А! Не так уж он уверен, что она спит. Наконец-то понял, что она действительно не хочет… Что-то ворчит про себя. Когда он смущен, то всегда ворчит, этим он хочет прикрыть свое смущение.

И вот хлопнула дверь в его комнату.

Но тут она одним прыжком вскакивает с постели, бежит босая к дверям бог с ним, с вероналом! Громко, не стесняясь, поворачивает ключ в замке и стоит, прислушиваясь, быстро дыша, торжествуя: «Что, ясно? Понял, что все кончено, бесповоротно кончено?»

Ни звука оттуда, тишина, глубокая тишина — даже ни одного из его обычных нервных выкриков. Тишина, только тишина.

Медленно бредет она к постели. Тотчас же засыпает.

И вот теперь — двадцать пять минут пятого. Она проснулась такой веселой. Затем ей почудилось, что кто-то ее позвал. Она вспоминает: ни отец, ни дочь ее не позовут. Откуда же, скажите ради бога, это радостное чувство?

Фрау Эва сидит, перегнувшись вперед, но ее мускулы вяло обмякают, слабеют. Она снова зарывается в подушку. Жмется к ней, как к живому существу, которое может ее защитить. Ей еще хочется спать, она еще может поспать. Ведь не придумаешь, чем заполнить, когда вокруг тебя пляшут такие призраки, эти четыре часа до утреннего завтрака.

О бог мой, с каким видом будет она сидеть за завтраком? О чем будет говорить? Что будет делать? Она могла бы пойти в контору, но Штудман уехал, а Пагель слишком молод… Ну, посмотрим, в конце концов каждый день жизни так или иначе проходит…

Спокойной ночи!

2. ФРАУ ЭВА МОЛИТ ЛАКЕЯ ОТКРЫТЬ ТАЙНУ

После слишком раннего пробуждения, еще до восхода солнца, фрау Эва снова заснула так крепко, что, проснувшись, удивленно взглянула, уже второй раз в это утро, на свой будильник. Половина десятого. Недаром говорят, что если принимаешь снотворное, так уж отсыпайся до конца. Фрау Эва пролежала в постели двенадцать часов, пожалуй, после одной таблетки веронала этого достаточно.

Но когда она поднялась, начала умываться и одеваться, то почувствовала, что тело ее сковано, в голове тупая тяжесть. Глаза воспалены, как будто она выплакалась или вот-вот расплачется. Торопливо одеваясь и сердясь на себя, она бранила в душе «эту гадость», никогда она больше не будет ее глотать. И в то же время бранила мужа, Вайо, горничных, Губерта — за то, что они дали ей спать так долго.

Ее томила смертельная печаль, предчувствие, что этот день, когда деревья и без дождя роняют слезы, не принесет ничего доброго ни ей, и никому другому…

На столе стоял только один прибор — Ахим и Виолета отсутствовали. Она нажала кнопку звонка, но ей пришлось сделать это два-три раза, и только тогда вместо Губерта появилась Армгард с чашкой кофе и яйцами; улыбка на лице Армгард не понравилась фрау Эве.

— Господин ротмистр и фройляйн Виолета уже завтракали? — спросила фрау фон Праквиц, взглянув на Армгард, которая что-то уж очень обстоятельно наливала кофе.

— Еще в семь часов, барыня, — с подозрительной готовностью ответила Армгард. — Господин ротмистр и фройляйн Виолета в половине восьмого сели в автомобиль и уехали.

Тон, каким она произнесла слово «автомобиль», показывал, что она весьма одобрительно относится к этому новому приобретению, что и на кухне гордятся блеском и великолепием машины. Там, вероятно, все того мнения, что только с нынешнего дня служат у «настоящих господ».

— Почему меня не разбудили? — резко спросила фрау Эва.

— Да ведь господин ротмистр не велел будить вас, — ответила Армгард обиженно, — господин ротмистр и фройляйн Виолета старались не тревожить вас. На цыпочках сошли с лестницы, да и здесь в столовой все шептались…

Фрау фон Праквиц прекрасно представляла себе своих героев — уж так они берегут мамочку, что боялись ее разбудить. Ведь мамочка могла бы помешать поездке, она, может быть, даже поехала бы с ними! Трусы!

— И все же без шума не обошлось, — продолжала Армгард тихо, с ангельской кротостью.

Фрау фон Праквиц предпочла сделать вид, что не слышит. Вчера она вдоволь насладилась всякими шумами, теперь она слышать не хочет ни шума, ни о шуме.

— Муж не сказал, когда вернется? — спросила она.

— Господин ротмистр сказали, что не будут к обеду, — ответила Армгард и выжидательно посмотрела на барыню. Ясно, что и она уже проведала о ссоре с Ахимом, вероятно, вся деревня уже проведала о ней, включая ее родителей. Надо привыкать к тому, что в ближайшем будущем каждый будет считать ее не то вдовой, не то покинутой женщиной.