Волк. Стая

– Мука даётся из расчёта мешок в пятьдесят имперских килограммов на троих на неделю. Но сразу говорю: за воровство, за попытку продажи на рынке, за спекуляцию, за обман при составлении списков виновных в этом будем наказывать без всякой жалости. Империя строга, но справедлива: не воруй, не ленись, работай честно, и она к тебе со всей душой. Честному человеку бояться нечего. Работай только. Хочешь – на земле. Хочешь – на мануфактуре.

– Так земель у нас – раз-два и обчёлся! Всё равно придётся на поклон идти к лорду!

– Все земли лордов подлежат переделу. Это тоже закон. Далее – ни один лорд не имеет права заставить вас работать бесплатно, только за плату! Причём по имперским стандартным расценкам! Больше платить можно. Меньше – запрещено под страхом виселицы! – Голос сержанта прогремел последние слова, словно через усилитель.

Тишина на площади стояла гробовая. Где-то каркнула ворона, и тут же добрый десяток камней пробарабанил по тому месту, где сидела глупая птица. Чёрные перья разлетелись в разные стороны. Птица снова что-то сказала по-своему, но в следующее мгновение заткнулась навсегда – метко пущенный кем-то нож снёс ей голову. Метнулась тень, подхватила упавшую тушку, исчезла в переулках. И едва зрелище закончилось, сержант продолжил:

– Империя не бросит вас, поэтому просто живите, работайте и соблюдайте её законы. И, сьере, позаботьтесь о том, чтобы списки подали как можно скорее, дети ведь голодные…

Уговаривать разойтись никого не пришлось – с последними словами имперского солдата горожане ломанули с площади со всей скоростью, на которую были только способны после четырёх дней голодовки.

Рорг спрыгнул с помоста, с которого зачитывались указы нового правителя, но замер, потому что перед ним стоял оборванный мальчишка лет семи.

– Дяденька, а если я сирота, скажем? Кто за нас списки подаст? Или нам ничего не положено?

– Много вас? – Сержант мгновенно сообразил, что перед ним представитель городского дна. В войну появилось очень много детей, лишившихся близких. Мужчина присел на корточки, чтобы собеседник не задирал голову, положил ему руку на плечо, не обращая внимания на вонь и грязь лохмотьев, в которые тот был одет. – С тобой, парень, разговор особый. Ты прав – на вас бумаги составлять некому. И вряд ли кто этим займётся…

Мальчишка опустил голову.

– Но и голодными вас не оставят. Слово. Собирай своих и веди в лагерь. За ворота. Часовые станут спрашивать – скажешь, Рорг вас прислал. Запомнил? Главное – всех собирай. Никого не забудь. Понял?

Но мальчишка не уходил.

– А нас не убьют, дяденька? Чтобы мы не мешали? Обещаете?

Сержант даже побледнел – он ожидал чего угодно, но только не этого простого в своей жути вопроса.

– С ума сошёл?! Впрочем, на улице вас тоже не оставят умирать. Всех отправят в Империю…

– В рабство?!

Худое, до болезненности, плечо мальчишки напряглось, он приготовился вывернуться и припустить во все лопатки. Но рука солдата словно приклеила его к земле – как тот ни пытался, ничего не получалось.

– Тебя не учили, что старших перебивать, не выслушав до конца, плохо? В сиротский дом поедете, парень.

– А там – работать? Задаром?

– Учиться будешь. Получишь знания. Как вырастешь, сам выберешь – на землю тебе садиться, сервом быть, или на мануфактуры пойдёшь. Либо в армию. Я вот солдатом стал. И не жалею… – Рорг наконец отпустил мальчишку, выпрямился: – Запомни одно, парень: Империя своих не бросает! Так что верь ей – ничего больше с тобой плохого не случится!

Тот отшатнулся, но, видимо, в глазах мужчины было нечто, что заставило поверить недоверчивого, много раз обманутого мальчишку, потерявшего в бойне войны всех своих близких и родных.

– Я… пойду за своими, дяденька?

– Конечно, беги.

Парнишка сделал несколько шагов, потом оглянулся:

– Я вам верю, дяденька.

– Слово!

И уже из-за угла близкого дома донеслось:

– А мышей мы вам на целый фиори наловим! Обещаю!

Рорг невольно улыбнулся – золотой фиори, общепринятая монета в стране, составляла десять тысяч медных диби. По два диби за десять мышей…

– Как думаете, сьере Серг, всё будет хорошо? – Ираи с тревогой смотрит из окна на собравшихся жителей города, слушающих мои первые указы.

Я поднимаюсь из-за стола, за которым пью удивительно вкусную натту, неслышно подхожу к женщине, обнимаю со спины и скрещиваю руки на её животике, прикрытом тонким пеньюаром. Она благодарно прижимается ко мне спиной, удовлетворённо вздыхает. Почему такая вольность? Так вчера мы с ней всё-таки попили натту с пирожными. Как и следовало ожидать, наттопитие перешло в употребление напитков покрепче и закончилось тем, что меня изнасиловали. Ага! Естественно, с моего согласия. В постели доса дель Спада оказалась очень… ненасытной женщиной. И очень даже приятной во всех отношениях. А учитывая, что ни у неё, ни у меня очень долго не было партнёра, то кувыркались мы с ней всю ночь. Потом она приводила себя в порядок, а я писал распоряжения, после чего мы приехали в Тирос и продолжили.