Волк в бабушкиной одежде

Тут происходит явление Китихи. Она надела кимоно, привезенное из Японии знаменитым супругом. Кимоно черное, с громадным солнцем на груди и огромной луной на заду (великий шелковый путь). Мадам Берюрье: жует куриную ножку (чтобы кое-как дотянуть до обеда, объясняет она). Ее партнер не прочь бы тоже.

– Клянусь, немного белого мясца мне бы не повредило, – жалобно канючит Толстяк. Берта негодует.

– Никогда не видела большего обжоры! – вопит она. – Этот сундук готов жмакать весь день, дай ему волю!

– А сама-то что делаешь! – стонет Сундук.

– У меня особый случай, по утрам спазмы желудка, – парирует Китообразная.

Я чувствую, что дискуссия может очень быстро обостриться, и решаю исчезнуть, внеся свою лепту в конфликт.

– Я вас покидаю, дети мои. Берю, если та рыженькая малютка, которая каждое утро приходит к тебе в контору, позвонит опять, что ей сказать?

У бедняги выкатились шары, как в кегельбане. Его мегера синеет, заглатывает куриную конечность и требует голосом, похожим на гром, запертый в стиральной машине:

– Это что за история?

– Да он чушь несет! – неубедительно отпирается Пузо. – Я клянусь, Бертунечка, что он сказал это в шутку...

Я поднимаюсь.

– Ну вот, опять я оплошал, – говорю я, – как всегда. Счастливого излечения, Пузо!

И я удаляюсь, тогда как первая фаянсовая ласточка вольтижирует по комнате, а сенбернар, запертый в нужнике, начинает выть, как по покойнику.

Глава четвертая

Утверждать, что "Дунай и кальвадос" является заведением первого или даже второго класса, было бы ложью, которую я себе не мог бы простить. Тем не менее, как говорила Клеопатра, это чистенькое гнездышко, задумано и устроено для изнуренного путешественника и скромного туриста.

Какой-то тип, вроде как сидящий за конторкой под истинно фальшивое красное дерево, строчит цифры в соответствующем гроссбухе. Он довольно молод, тощ. Брюнет с головкой алчного хорька и в одежде цвета "средне-анонимный француз, желающий путешествовать инкогнито". Мое появление озаряет его бледное лицо улыбкой в четыре золотых и два железных зуба.

Затем его взгляд констатирует, что я без багажа, и улыбка медленно растворяется, подобно таблетке сельтерской в стакане теплой воды.

– Месье? – вопрошает он с остатками надежды, улетучивающимися из его естества, как пар из замерзшего локомотива (он же рядом с вокзалом).

– Вы владелец этого дворца? – спрашиваю я. Моментально улыбка исчезает полностью, он принимает меня за торговца щетками для придания блеска звездочкам (которые на фуражках) или за распространителя непременно иллюстрированной библии. Я рассеиваю его жестокие колебания, выкладывая профессиональную воскресную визитку со всеми аксессуарами. Это его, как говорится, беспокоит.

– Мне бы хотелось только поболтать с вами, – успокаиваю я.

Он вылезает из-за конторки, что позволяет мне одновременно отметить две вещи: он не сидел, а стоял, и в нем на все про все метр с кепкой. Или этот тип от рождения карлик, или притворяется, причем довольно ловко.

– Зайдем в кабинет, – говорит он.

Легкий маневр для него, ввиду его малости, но деликатный для меня, ввиду моих совершенных атлетических габаритов, так как бюролога вообще-то размером метр на два. Тем не менее, с помощью рожка для обуви нам удается там разместиться, и беседа начинается.

– Могу ли я осведомиться, как вас зовут, дорогой месье?

– А в чем дело? – бормочет миниатюрус.

– Удачное имя для хозяина, – констатирую я, – немножко длинновато, но звучит понятно.

Это ставит его в тупик. Я пользуюсь ситуацией, чтобы притупить его больше.

– Может, это просто псевдоним?

– Меня зовут Жюль Эджим[8], – сообщает тощая задница.

– Вы купили гостиницу у некоего Фуасса, не так ли? Маленькая мордочка, как у щеголеватой крысы, загорается.

– Я понял, – говорит он, – я читал газету... Хитрец! Себе на уме, избави Боже!

– Месье Эджим, мне бы хотелось узнать, как именно вы приобрели это приятненькое заведение, такое комфортное и даже с горячей и холодной водой.

У него задрожала от тика правая бровь.

– Как обычно, через торговца недвижимостью. У меня был трактир в Рондюбей-Шалды-Балды, в Марокко. Из-за известных событий я вернулся на родину и купил этот дом.

– А Фуасса вы знали?

– По правде говоря, я видел его только два раза: когда я осматривал гостиницу и когда мы подписывали акт купли-продажи у нотариуса.

– Ну и какие у вас впечатления?

– Мне показалось, что это хороший человек, не очень крепкого здоровья, желающий пожить оставшееся время в свое удовольствие.

– Он не сказал вам, почему продает?

– Вот именно: по причине здоровья.

– А мадам Ренар вы знали?

– Жертву прошлой ночи?

– Да.

– Я видел ее вместе с Фуасса. Я понял, что она не только его кассирша...

Он улыбается кисло, как на рекламе слабительного.

– Есть ли у вас соображения по поводу этого преступления? – спрашиваю я с определенной резкостью. Он растерян.

– У меня???

– Да это я так, – успокаиваю я его. – Теперь зай-мемся другими упражнениями. Остался у вас кто-нибудь из старой обслуги?

– Конечно. Фирмен – коридорный и Бланш – кастелянша.

– Хотелось бы поговорить с Фирменом, это возможно?