Волк в собачьей стае

Шаманыш впереди бежал все быстрее, словно уже не опасался потерять своих попутчиков. Его куцый хвост мелькал метрах в двадцати, то и дело пропадая за изгибами тропы. Пришлось и людям прибавить прыти, чтоб не отстать. Остаток пути они преодолели в спринтерском темпе и изрядно запыхались.

Внезапно Ма-о-ту остановился, окутался на миг голубым сиянием, и перед тяжело дышащими путниками возник низенький мохнатый человечек — ни дать, ни взять Чебурашка, уши только подкачали.

— Река рядом, — донеслось до Славиного сознания знакомое мурлыканье. — Теперь мне надо избавиться от охраны. Спрячьтесь пока в лес.

Старлей спорить не стал, спихнул своих ничего не понимающих спутников с тропинки и увлек за деревья. Некоторое время ничего не происходило. Люди напряженно прислушивались, но кроме шума листвы и скрипа покачивающихся на ветру стволов деревьев ничего слышно не было. И вдруг тишина разом взорвалась и по тропинке мимо спутников, с яростными воплями и истошным мявом, по направлению к поселку пронесся десяток здоровенных котов-воителей окутанных грозным голубым сиянием. Их вой еще не успел стихнуть в дали, когда Слава услышал голос Ма-у-то:

— Скорей сюда, у вас очень мало времени!

Шаманыш ждал их возле вытащенного на берег плота.

— Куда они так рванули? — поинтересовался у него Слава.

— Я сказал им, что на поселок напали ракшасы, — голос у Ма-у-то был грустный, его острые уши прижались к черепу, как у побитой кошки. Голова от этого стала иметь вид мохнатого шара. — Я очень, очень виноват перед своими сородичами… Теперь меня будут судить на совете старейшин и наверное накажут.

— Как накажут-то?

— В лучшем случае приговорят к отсечению хвоста, — Ма-у-то, печально посмотрел на свой и без того куцый хвостик. — Быть без хвоста, это так неприлично…

— А в худшем?

— А в худшем изгонят из поселка и запретят показываться на глаза сородичам.

— Не дрейфь! — подбодрил его старлей. — Прорвемся!

Меч лежал прямо посредине плота. Дерево под ним не обуглилось, не похоже было, что он раскалялся, как рассказывала ведьма. С некоторой опаской, Слава взял его в руки, осмотрел ножны. Совершенно целые, не обгорели, не потрескались. Все также отливают антрацитовым блеском. Вынул клинок. Тот и в лунном свете искрился радугой. Даже порванный ремешок не обгорел.

— Это был морок, — услышал он голос шаманыша, — господин и учитель почтенный Тэ-о-то, навел его на сородичей, чтоб по неразумению своему они не дерзнули прикасаться к имуществу саркана.

Слава хмыкнул и загнал клинок обратно в ножны, решив, как только представится такая возможность, починить ремешок. Вдвоем с Щепой, они спихнули плот на воду. Взяли в руки шесты.

— А тебе чего? — вслух поинтересовался старлей у понуро стоящего на берегу шаманыша, — особое приглашение требуется? Собрал жопу в горсть и бегом на борт!

Ма-у-то не знал таких слов, но безошибочно понял смыл фразы и просиял на всю свою кошачью физиономию.

— Ваша милость соблаговолит взять меня с собой?

— Соблаговолит, соблаговолит, — кивнул ему Слава и человек-кот одним прыжком оказался на плоту.

— Учитель и господин почтенный Тэ-о-ту, всегда говорил мне, что нет большей чести для имура, чем следовать за своим сарканом! Ваша милость назначает меня своим имуром?

— Назначает, — усмехнулся старлей, — старшим-котом-матросом. Куда ж тебя девать, коли ты пострадал из-за нас.

Его спутники неприязненно смотрели на своего нового мохнатого товарища, но возражать не решались. Даже Маат. Похоже, она начала постигать субординацию.

Четырнадцатая глава

Разбудил Славу бесцеремонно вторгшийся в его сознание голос Ма-у-то:

— Хозяин! Проснись, уже светает!

Старлей с трудом продрал глаза — заснуть удалось только под утро — помассировал веки. Блин, словно песка туда насыпали. Как там в песенке поется: "ночь паскуда, да и дрянь рассвет".

— Хозяин, ты уже проснулся?..

— Да я уже проснулся, старший матрос Мяу. Заткнись, пожалуйста, и больше не лезь ко мне в голову, пока я сам тебя не позову!

Шедший всю ночь дождь, наконец, перестал накрапывать, сменившись утренним туманом. Небо из черного стало серым. Из темноты сквозь туманную дымку быстро проступали очертания леса. Слава осторожно пошевелился, боясь потревожить прижавшуюся к его спине девушку. Хотя чего там, все равно вставать пора — шаманыш прав. Идти весь день — путь неблизкий. Неподалеку, под здоровенным, поваленным ветром, стволом дерева, засыпанный ельником, тихонько сопя, дрых Щепа. Постель была не слишком уютной, но все ж не сырая земля. Да и Щепа-терпилец неприхотлив — скрючился себе, под какой-то тряпкой, главное, тепло.

Слава оценивающе огляделся вокруг. Рассвело уже настолько, что можно топать. Здесь километрах в пяти от Голубого озера располагались последние стоянки старателей, такие как эта, с полуземлянками вырытыми под корнями поваленных деревьев. Все амулеты и прочая магическая шняга в непосредственной близости от Голубого озера уже давно были выбраны, и старатели, рискуя собственной шкурой, забирались все дальше в глубь запретных земель. Оттуда, как говорила Маат, без потерь уже не возвращались.