Волхв-самозванец

— …тут эти хмыри подвалили, я, понятное дело, чую — великий шухер грядет, а Васька давай шерсть на груди рвать… — От быстрой речи Прокопа у меня загудело в ушах, а от поднятой пыли засвербело в носу, так что остаток его монолога я слушал, то и дело чихая. — …повязали котяру, но он даже связанный отомстил — струю пустил… пчхи!.. а этот хмырь гнет свое: «Где ваш бугор?» Видно, крепко вы их взд… пчхи!.. нормально? И лицо бледновато…

— Где? — с трудом раздвигая запекшиеся губы, просипел я. — Где Васька?

— В погребе. В мешке бросили.

— Освободи его и растопи печь… пчхи!.. а я прилягу.

— Приляг, приляг. А то и вправду очень бледен ликом… Как бы хворь не приключилась… А я мигом.

Домовой шустро шмыгнул во двор — освобождать кота, а я, несомый за шиворот обитателями тени, лишь переставлял ноги, чтобы движение хоть немного походило на ходьбу.

Раздевшись, я окунул голову в кадушку с водой и слегка размазал грязь.

Дурно пахнущее покрывало полетело на пол, а я нырнул под пуховое одеяло и, натянув его до самого подбородка, принялся выбивать зубами дробь.

Ослабленный организм тотчас провалился в неспокойную дрему, наполненную кошмарами. Стоит только немного задремать, как перед взором мелькает то опускающееся на мою шею лезвие меча Правосудия, то черные провалы на месте вырезанных для глаз дыр в колпаке палача, а то и толпа зевак, гудящая в предвкушении зрелища.

Насладиться даже таким покоем мне не дали.

Безжалостно меня растолкав, Васька, изрядно потрепанный во время пленения, но не утративший командирские замашки, сунул мне под нос плошку какого-то пойла и приказал:

— Пей!

— У-у-у — не буди.

— Подъем!

— Спа-а-ать…

— Да просыпайся же ты.

— Отстань! — Я попытался повернуться к стене лицом.

— Пей и можешь спать.

— Как ты меня достал.

— Пей!

— У-у-у…

— Пей! — Кот-баюн настойчиво ткнул мне плошку в губы.

Не имея ни сил, ни желания спорить с ним, я сделал глоток.

Бульон. Почти горячий.

— Глоточек за маму, глоточек за папу.

— Я не ребенок.

— Да и я не твой папа, — парировал Васька и поднес плошку для следующего глотка.

С горем пополам одолев бульон, я почувствовал, как живительное тепло заструилось из желудка по кровеносной системе во все закоулки организма.

— А теперь спать, — решил я.

— Нет, — уперся кот.

— Отвали.

— Ах так! Ах вот ты как! Да я!.. Я для него… а он! Ну и Перун с тобой! Скоро появятся дружки тех тварей, которых ты убил, они уж точно разбудят без лишних усилий.

Бросив взгляд в светлицу, я с облегчением увидел свежевымытый пол и всякое отсутствие трупов.

— Но где я спрячусь?

— Это, конечно, проблема… но оставаться здесь нельзя ни тебе, ни нам. Правда, Прокопушка?

— Дело баешь, нужно линять.

— Куда? — без надежды на ответ поинтересовался я. — За мою голову, наверное, уже награду назначили.

— А то… — с какой-то непонятной гордостью кивнул Василий. — Можно в глушь уйти, пересидим там, Прокоп с тамошним хозяином договорится, с лешим они вроде как родня, хоть и не близкая, а так — сбоку припеку.

— Не могу я идти — заболел.

— Хворь мы твою излечим, не тревожься, пустим дурную крови — и готово! — можно снова в бой.

— Мне б аспирина…

— Ну, клизму тоже дело.

— Зачем?!

— На всякий-який.

— Спасибо.

— Всегда рады.

Из светлицы раздалось громкое шипение, и кот с криком: «Зелье сбежало!» — бросился к печи.

Домовой поправил одеяло и сердобольно вздохнул.

— Вы, хозяин, не келешуйте, мы не слиняем от вас в трудную минуту. Я вот способ знаю, народный: берете десяток крысиных хвостиков и пучок вороньих перьев…

Досказать рецепт Прокоп не успел, вернулся кот-баюн с чашкой дымящейся жидкости и бодрым голосом предложил выпить «сей напиток чудесный».

— Что это? — спросил я.

— Микстура.

Я понюхал. Действительно, пахло травами и лекарствами.

— Надеюсь, не из мышиных хвостиков? — пошутил я, делая глоток.

— Конечно нет, — успокоил он меня. Подождал, пока я допью, и пояснил: — Из грибов и трав.

— Каких? — Сердечко мое нехорошо заныло, предчувствуя дурное.

— Разных.

— И грибов?

— Само собой… самых лучших, с огромными такими красными шапками в белый горошек.

— А… ты… мухоморами меня напоил?

— Ага. Ими, родимыми.

— Ш-ш-шкуру с-сниму! — борясь с резко нахлынувшей сонливостью, пригрозил я. Изображение окружающего мира подернулось мутной пеленой и принялось раскачиваться, словно маховик ходиков — «тик-так».

Последней здравой идеей, промелькнувшей у меня в голове, было — надо поскорее бежать из этого мира, пока эти дружественно расположенные лекари-самоучки не довели меня до гробовой доски. Если уже не поздно.

Собрав в кулак всю свою волю и удерживая мутнеющее сознание, я принялся лихорадочно действовать. Откуда только силы взялись?

Отправив домового и кота кормить коней, я при помощи Пусика и Гнусика, молча делавших свое дело, спустился в подвал и закрыл за собой дверь.

Извини, Прокоп… извини, Василий…

Превозмогая тошноту и головокружение, я двинулся к двери с надписью «РОДИНА МОЯ. СОВРЕМЕННОСТЬ». Удивительная легкость охватила тело, но одновременно навалилась поразительная истома. Хочется лечь и плюнуть на все. Но нельзя…

Не издав ни звука, дверь отворилась, и я вошел в белую комнату.