Волхв-самозванец

Его черты начали таять, трепеща в ставшем вдруг зыбким воздухе. Мерцание достигло своего апогея и исчезло, словно его и не бывало. Только вместо Софона на меня смотрело мое собственное лицо. Осунувшееся, покрытое густой щетиной, с красными глазами и некрасивым шрамом, начинающимся на щеке и заканчивающимся грубо заштопанной раной на шее. Правда, и раньше лицо чародея было обезображено шрамом, но он располагался с противоположной стороны и выглядел давно зарубцевавшимся.

Я невольно потрогал себя за это же место. Пальцы наткнулись на свежезасохшую корочку крови. Страшно подумать, как близок был Чудо-Юдо к цели: еще чуть-чуть, и он разорвал бы яремную вену.

— Сейчас мы поменяемся одеждой, — сказал Софон. — Потом вы с ведьмой привяжете меня и уйдете.

— Нет!

— Но… — начал он, собираясь и дальше настаивать на своем, только я остался непреклонен:

— Ты хотя бы понимаешь, что они сделают с тобой за организацию побега?!

— То же самое.

— Что «то же самое»?

— В этих случаях обычно применяют то же наказание, что и к осужденному. Так что… к тому же ко времени, когда подмена обнаружится — а это случится не раньше чем завтра в полдень, — ты будешь далеко. А уж в лесах можно затеряться так, что и вовек не сыщут.

— А что случится завтра в полдень? — поинтересовался я, удивленный столь точной временной привязкой.

— Казнь.

— А? — Челюсть моя медленно поползла вниз.

— Держать образ я смогу только до того момента, когда топор палача отсечет голову, — побледнев, сообщил Софон. — Вот когда он поднимет голову, чтобы продемонстрировать ее собравшемуся люду, вот тогда подмена и обнаружится.

Кое-как совладав с нахлынувшими на меня чувствами, вызванными столь радужной перспективой, я попытался взять себя в руки.

— Соглашайся!!! — в один голос взревели оба брата из тени. — Ты спасешь не только свою жизнь, но и наши.

— Четыре на одну — выгодный обмен, — добавил Гнусик.

Первым моим побуждением было согласиться. Нет, не из-за Троих-из-Тени, а по личным причинам. «Жить! — возопило все мое нутро. — Это — не твой мир, не твои законы». Но тут воспрянула совесть (интересно, где она до, этого пряталась?) и омерзение к собственной трусости. Кровь бросилась мне в лицо. Рана на шее задергалась.? Я гневно рыкнул и грохнул кулаками по столу:

— Нет!

И это был ответ не только Софону, но и подлости и трусости, угнездившимся в моем собственном теле и пустившим корни в моей душе.

Софон все понял. Он вздохнул, махнул рукой и стер мой образ со своего лица.

— Мы попытаемся придумать, как спасти тебя, — пообещал он.

— Если не останется другого выхода, — заглянула мне в глаза ведьмочка, — мы украдем тебя с плахи. Перекину через помело и дам дёру.

— Хорошие вы мои. — Я прижал их к груди, не сдерживая навернувшиеся на глаза слезы.

Кэт уткнулась носом мне в грудь и принялась старательно орошать ее, да и чародей как-то подозрительно засопел. Того и гляди тоже пустит слезу.

Что-то последнее время становлюсь излишне сентиментальным — если так дальше пойдет, от моего имиджа героического волхва скоро не останется и следа.

— Ну, будя. — Я отстранился. — Не оплакивайте раньше времени. Мы с вами еще гульнем на шабаше. И не раз. А теперь привяжите меня на место, пока у нашего радушного хозяина не лопнуло терпение и он не застал нас. Это же вопиющее нарушение правил содержания узников.

Пока меня привязывали, я пытался шутить, демонстрируя бодрость духа, но когда, попрощавшись, они ушли, вот тут-то инстинкт самосохранения вырвался на волю. Сердце ухнуло в пятки, но по дороге перепутало все внутренности, отчего последние заметались в панике, сталкиваясь друг с другом. Больше всех досталось желудку, который протестующе заурчал и вознамерился избавиться от содержимого, которого на самом деле вовсе и не было, причем уже давно. Как бы мне не пожалеть о своем решении относительно привязывания рук и ног. Мозг, глядя на все это безобразие, тихо ударился в панику, рисуя пред внутренним взором гильотину. К чему бы это? Насколько мне известно, этого инструмента укорачивания человека на голову еще не придумали. Палачи обходятся обычным топором, делая для благородных исключение в виде двуручного меча, так называемого меча Правосудия. Но гильотина плевать хотела на историческую достоверность, она хищно скалила пасть и звонко щелкала единственным, но зато очень острым и широким зубом.

— Больше гостей не ожидается? — поинтересовался, вернувшись, палач. Он профессионально проверил веревки на моих руках, немного поправил и удовлетворенно крякнул.

— Не знаю. А что?

— Да пусть приходят, лишь бы не грозились своей магией: «Превращу да превращу» — тоже мне, хвокусники. Сразу бы по-хорошему, да я что, разве отказал бы? Золото все же настоящее, а не колдовское.

— И здесь сплошная коррупция, — вздохнул я.

— Где? — Одноглазый повел носом. — Вроде ничего не воняет.

— Отвяжи меня, а то и впрямь завоняет.

— Не велено.

— Что, так и сказали: «Не отвязывать?»