Волки

Две  тени не поддавались всеобщему хаосу. Я сразу узнал в них «чёрных людей» бабы Нины. Один из них подбежав, накинул заранее заготовленную проволоку на горло лежащему человеку в чёрной форме и изо всей силы её затянул. Второй подхватил красный цилиндр огнетушителя и, дождавшись приближения санитара,  со всего маху ударил им ему в голову. Зек крякнул, поднял продолжавшую исходить белой пеной безумия ёмкость и ещё раз приложил уже лежащего ничком санитара. Ещё удар! Ещё! Красная густая масса, ещё недавно бывшая живой, полной планов и желаний выполнила свою последнюю задачу – потушила последние языки пламени, на уже не шевелящемся теле Байкера.

– Леха, ключи поищи у легавого по карманам! Я пока  в столе пошарю.

Сам я  лежал возле стены метрах в семи от зеков, стараясь не привлекать их внимания. Часть психов хаотично бродила по серому вестибюлю, а часть устремилась в женское отделение, откуда спустя пару минут стали доноситься разноголосые крики.

– Чё? А чё? Чё? А чё?

Псих, которого по-моему, звали Севой, подбежал к двоим зекам. У Севы было забавная форма раздвоения личности. Как у Голлума из сказочного фильма.  Одна часть его всегда норовила сделать подлость, при этом полностью контролирую тело, а вторая встревоженно кричала и упрекала первую. Сам он был достаточно безобиден и  не ушёл в умственном развитии дальше ребёнка.

– Зачем вы так сделали? Нехорошие! Плохие! Вы убили дядю Колю!

– Лёха, заткни его!

Тут же голос Севы забулькал, а заточка в руке зека, проведя красную черту по горлу безумца, нырнула назад в рукав его халата.

Да как они вообще смогли сюда всё это пронести? Откуда они взяли горючку, чтоб облить несчастного Байкера? Проволоку, заточку?

Снова раздались женские крики из противоположного крыла здания. Чёрт, там же она! Нужно туда, немедленно! Я вскочил и бросился мимо повернувшегося ко мне спиной и продолжающего рыскать в одежде убитого охранника зека.

Быстрее, быстрее! Ещё четыре шага и полумрак тёмного коридора женского крыла лечебницы скрыл меня от возможных осложнений с «чёрными» людьми бабы Нины. Сначала, пока глаза привыкали к полутьме, я различал только тусклый свет зарешеченного окна в конце. Туда и пойду. У неё ведь предпоследняя решётка была? Справа? Да! Там  ведь фасадная часть здания.

Под ногами что-то захрустело. Осколки разбитых ламп на потолке. Тень со смутными очертаниями хрипела впереди на полу. Так, надо быть  осторожнее. Я аккуратно перевернул тело. Больничные штаны сползли до колен, на месте горла была вздувающаяся пузырями рваная рана. Ещё один тёмный силуэт рядом – Таня, санитарка из женского. Маленькая улыбчивая девушка. Лет тридцать ей всего лишь по-моему. Лицо сплошное тёмное пятно, я даже не мог различить глаза и рот. Халат изорван. Трусы спущены на щиколотки. Видимо, псих пытался её изнасиловать, но сам стал жертвой. Кого? Ладно, дальше идём. Справа за закрытой дверью палаты с ужасающим ровным ритмом слышны были глухие стуки. Нет-нет, мне не интересно, кто там и что он делает. Нет. Нужно идти вперёд.

Ещё один силуэт на полу. Санитар, судя по когда-то белой одежде. И тоже вместо горла тёмное липкое месиво. Вот и её палата. Поломанный, розовый от крови кляп, будто перекушенный. Рубашка на полу даже не развязана, словно тело под ней перестало существовать. Куда же Она делась? Так назад на выход, здесь оставаться нельзя.

Одновременно с ударом по глазам света ярких ламп  фойе, мои уши заложил пронзительный крик. Так орёт младенец, впервые увидевший свет. Вопль отчаяния, прощания с тёмной, но такой родной и безопасной материнской утробой. Теперь я знаю, что точно так же кричит уже взрослый человек, прощаясь навсегда с  привычным светом этого мира. Окулист, склонившийся над поваленным зеком, усилил нажим розовых от слизи лопнувших глаз пальцев, жилы в каплях крови и воды на руках вздулись. Ещё усилие, и карающие длани Окулиста погрузились в мозг «чёрного» человека. Крик скатился в тональность хрипа, ноги отбивали частую дробь, словно подчёркивая кульминацию священнодействия.

– Тварь, падла!

Второй зек, наконец-то встал на ноги, опираясь о стену одной рукой позади склонившегося безумного монстра.

– А-а-а-а, сука!

Заточка погрузилась под  правую лопатку Окулисту. Но что она могла сделать с этим монстром?

– А-а-а-а-а-а!

Средний и указательный палец погружались вглубь глазниц, миллиметр за миллиметром. Вторая  рука оттягивала полубеззубую челюсть новой жертвы вниз, медленно и неумолимо.

Самсон, раздирающий пасть льву. Золотое великолепие героизма, которое Марина, когда-то  так тщательно выцеливала в экран своего «Айфона», пытаясь найти удачный ракурс для фотографии во время нашей единственной поездки в Питер. Мелкие брызги фонтана долетали тогда до меня с порывами  холодного ветра. Сусальное великолепие струями воды торжествовало своей мудростью и силой над дикой природой.

Если бы я был архитектором «Петергофа» Сатаны, лучшую композицию для кровавого фонтана было бы сложно придумать – «Дьявол, ослепляющий грешника».