Волки

– Вот Виктору Иванычу и стоило бы добиться от экспертизы ответа поточней. Пригласил бы квалифицированных экспертов из Перми, из Свердловска… Это во-первых. Во-вторых – мало одной медицинской экспертизы. Нужна еще баллистическая. Да, пожалуй, и трасологическая… А уж научно-техническая – несомненно!

– Это вы поломанный ветряк имеете в виду?

– Безусловно! Как же такое обстоятельство упустить? В одну и ту же ночь «тупым предметом» убит Мязин и исковеркана металлическая лопасть ветродвигателя в двух шагах от окна… Каким «предметом» она исковеркана? Это же обязательно надо установить!

– Максим Петрович, вы – великий человек! – серьезно сказал Костя. – Ведь на ветряк-то никто из нас и внимания не обратил…

– При чем тут – «великий»! – как бы с досадой и раздражением, но на самом деле весьма польщенный, отмахнулся Максим Петрович. – Это же все ясно, как апельсин! И, главное, – камень! Камень! Тут уж научная экспертиза ну просто как воздух нужна! Минералогический анализ: что за камень, каков его химический состав? Почем знать, а вдруг это нам что-то да приоткроет? Откуда он, этот булыжник, из каких мест нелегкая его в комнату Мязина занесла?

– Не с неба же он, действительно, свалился! – вспомнив баранниковскую шутку, улыбнулся Костя.

Эпилог Земля и небо

1

Зеленое поле аэродрома с одной стороны замыкал дощатый, барачного вида, вокзал, украшенный затейливыми, похожими на рыболовные вентеря радиоантеннами и полосатым колпаком ветроуказателя, с другой – поросшее муравкой поле незаметно переходило в обширные тенистые владения Митрофана Сильвестровича Писляка, то есть в городское кладбище.

Несколько крылатых работяг – преимущественно пассажирские десятиместные АН-2 и прославленные «кукурузники», дозорные необъятных пространств лесного края – мирно паслось на девственно-зеленой травке аэропорта.

Время от времени невидимый динамик дежурного диспетчера простуженным космическим голосом выкрикивал какие-то непонятные марсианские словеса.

Человек пять пассажиров, навьюченные мешками и разнообразными укладками, толпились возле красно-голубого штакетника у выхода на летное поле. Один из АНов, расстилая за собой длинный шлейф пыли, деловито выруливал к аэровокзалу.

Это был самолет рейс номер сто сорок восемь, Кугуш-Кабан – Пермь, на котором собирались лететь Максим Петрович и Костя.

Повинуясь марсианскому зову диспетчера, объявившего посадку, изнемогая под изваловскими чемоданами (сама она величественно плыла с легким балетным саквояжиком, ослепляя немногочисленную публику своей оранжевой болоньей), они уже было ринулись к штакетнику, чтобы через пять-шесть минут взмыть в кугуш-кабанские небеса.

Но в этот момент Валет молниеносным движением выскользнул из рук Максима Петровича и с радостным лаем ударился за каким-то угрюмым кудлатым псом, не спеша перебегавшим дальнюю часть летного поля. Костя ахнул, опустил наземь Извалихины чемоданы и кинулся догонять Валета.

2

Оказывалось, земное тяготение не так просто было преодолеть. Не просто далось совершение всяческих формальностей, касающихся передачи Изваловой похищенных у нее денег. Помимо всего прочего, потребовалось здесь же, на месте, соответствующими справками и выписками из надлежащих протоколов узаконить второе по счету вдовство гражданки Изваловой-Леснянской, на что также ушла уйма времени.

Пока все это совершалось – то есть печатались нужные справки, заверялись выписки и копии документов, относящихся к уточнению гражданского состояния новоиспеченной вдовы, – произошли следующие события.

Николай Чунихин откровенно признался в своих темных махинациях и, «расколовшись», выдал всю гопкомпанию, которая уже не первый год занималась хищением сплавного леса.

Гражданин Писляк М. С, бывший директор кладбища, уже не руководил вверенным ему «производством», а пребывал в довольно тесной и малокомфортабельной КПЗ, где в тысячный раз проклинал как свою непростительную оплошность, так и знаменитого кугуш-кабанского долгожителя Селима Алиева за его азиатское коварство…

Антонида пока еще носила своему благоверному передачки, но, судя по всему, неминуемо должна была вот-вот присоединиться к супругу и разделить его одиночество.

Олимпиаду оштрафовали и предупредили в последний раз, что, если она не оставит свои волхвования, то ей придется отсиживать солидный срок в местах, расположенных значительно севернее Кугуш-Кабана.

Гелий тайно спроворил письмецо своему старому другу в столицу одной из отдаленных южных республик, где тот занимал весьма видный пост по линии министерства народного просвещения. Младший Мязин заметно сжался, притих, ожидая ответа, чтобы затем решительно, разом отряхнуть со своих ног прах опостылевшей ему кугуш-кабанской земли.