Волки

Или еще, король стрелков, Шурка-Белорожий. В одних подштанниках и босой стрелял в любое время года. В Рождество и Крещенье даже. "Накаливал" шикарно.

Другой вор позавидует его заработку. Еще бы не заработать! Красивый, молодой и в таком ужасном виде. Гибнет же человек! В белье одном. Дальше нижнего белья уж ехать некуда. Не помочь такому - преступление.

А стрелял как!

Плачет в голос, дрожит, молит спасти от явной гибели:

- Царевна! Красавица! Именем Христа-спасителя умоляю: не дайте погибнуть! Фея моя добрая! Только на вас вся надежда!

Каменное сердце не выдержит, не только женское, да если еще перед праздником.

А ночью к Белорожему идет на поклон шпана.

Поит всех, как какой-нибудь Ванька-Селезень, первый ширмач с фарту.

Костька-Щенок Ваньку своего отдал Белорожему на обучение.

Пришлось мальчугану босиком стрелять, или, как выражался красноречивый его учитель: "симулировать последнюю марку нищенства".

- Ты плачь! По-настоящему плачь! - учил Белорожий, - и проси, не отставай! Ругать будут - все равно проси! Как я! Я у мертвого выпрошу.

Действительно Белорожий у мертвого не у мертвого, а у переодетого городового (специально переодевались городовые для ловли нищих), три копейки на пирог выпросил.

Переодетый его заметает, а он ему:

- Купи, дорогой, пирога и бери меня. Голодный! Не могу итти.

Тот было заругался, а Белорожий на колени встал и панель поцеловал:

- Небом и землею клянусь и гробом родимой матери - два дня не ел!

Переодетый три копейки ему дал и отпустил. Старый был фараон; у самого, поди, дети нищие или воры, греха побоялся, отпустил.

Ванька следовал примерам учителя: клянчил, плакал от стыда и холода. Подавали хорошо. Отца содержал и себе на гостинцы отначивал.

Обитатели тринадцатой почти все и жили в чайной.

Ночевали в темной, без окон, комнате. На нарах - взрослые, под нарами - плашкетня и те, кто позже прибыл. Комната - битком, все в повалку. Грязь невыразимая. Вошь темная, клопы, тараканы. В сенях кадка с квасом и та с тараканами. В нее же, пьяные, ночью, по ошибке, мочились.

Только "фартовые" - воры, в кухне помещались с поваром.

Им, известно, привилегия.

"Четырнадцатый класс" - так их и звали.

Выдающимися из них были: Ванька-Селезень, Петька-Кобыла и Маркизов Андрюшка.

Ванька-Селезень ширмач, совершавший в иной день по двадцати краж. Человек, не могущий равнодушно пройти мимо чужого кармана. Случалось, закатывался в ширму, забыв предварительно "потрекать", т.-е. ощупать карманы - так велико было желание украсть.

- Ширма - жизнь моя! Любую шмару на ширму променяю! - философствовал по вечерам Селезень, напаивая, с фарта, шпану: кажется, отруби мне руки - ногами "втыкать" стану, ног не будет - зубами задуюсь.

Селезень - естественный вор.

Хлебом не корми, а дай украсть.

"Брал" где угодно, не соображаясь со стремой и шухером.

На глазах у фигарей и фараонов залезал в карман одинокого прохожего.

Идет по пятам, слипшись с человеком. Ребенок и тот застремит.

А где "людка" - толпа - будет втыкать и втыкать пока публика не разойдется или пока за руки не схватят.

Однажды он "сгорел с делом", запустив одну руку в карман мужчины, а другую в карман женщины. Так с двумя кошельками: со "шмелем" и с "портиком" в руках повели в участок.

У Знаменья это было, на литургии преждеосвященных даров.

Петька-Кобыла ширмач тоже, но другого покроя. Осторожен. Зря не ворует - не лезет в густую, как Селезень. Загуливать не любит. С фарта и то наровит на чужое пить. Из себя кобел коблом. Волосы - под горшок, но костюм немецкий. И с зонтиком всегда. Фуражка фаевая, купеческая.

Трусоват, смирен. Богомол усердный. С фарта свечки ставил Николаю угоднику. В именины не воровал.

Маркизов Андрюшка - домушник. Хорошие дельцы, в роде Ломтева Кости и Миньки-Зуба с Маркизовым охотно на дела идут. Сами приглашают - не он их.

Маркизов человек жуткий.

Не пьет, а компанию пьяную любит; не курит, а папиросы и спички всегда при себе. Первое дело его, в юности еще: мать родную обокрал, по-миру пустил. "Шмар", случалось, брал "на малинку".

Вор безжалостный, бесстыдный.

На дело всегда с пером, с финкою, как Колька-Журавль из-за Нарвской.

"Засыпается" Маркизов с боем. Связанного в участок и в сыскное водят.

--------------

В тринадцатую перебрались новые лица: Ганька-Калуга и Яшка-Младенец.

Не то нищие, не то воры или разбойники - не понять.

Слава о них шла, что хамы первой марки и волынщики.

Перекочевали они из живопырки "Манджурия".

Калуга "Манджурию" эту почти единолично (при некотором участии Младенца) в пух и прах разнес. Остались от "Манджурии" стены, дверь, окна без рам и стул, что под боченком для кипяченой воды у дверей стоял.

Остальное - каша.

Матвей Гурьевич, хозяин трактира, избитый, больше месяца в больнице провалялся, а жена его - на сносях она была - от страха до времени скинула.

И волынка-то из-за пустяков вышла.

Выпивала манджурская шпана. Взяли на закуску салаки, а хозяин одну рыбку не додал.

Калуга ему:

- Эй ты, сволочь! Гони еще рыбинку. Чего отначиваешь?

Тот - в амбицию:

- А ты чего лаешься? Спроси, как человек. Сожрал, поди, а требуешь. Знаем вашего брата!