Волки

– Мужчина не должен и не может бить женщину, – спокойно заявил Маэль.

– Да ну? – с насмешкой спросила Анрия.

– Если мужчина по-настоящему любит свою женщину, у него должна вызывать бешенство и звериную злость одна лишь мысль, что ей кто-то может навредить. И уж тем более он сам не может этого сделать. Даже если речь идет о нелюбимой. Истинному джентльмену стыдно так поступать.

– Ты же можешь и ударить, и убить, Маэль, – ответила Валевская. – Меня ты не раз пытался ударить.

– Тебе так казалось. На деле я бы тебя не ударил. Свою женщину – никогда.

Внутри что-то екнуло. Что значит это его «свою»?

– Даже в «Мистера и миссис Смит» не поиграешь? – улыбнулась Анрия, пытаясь скрыть смятение.

– Только если с тобой, – тоже улыбнулся Маэль. – Не всякая дама такие игры потерпит.

Анна-Мария прошла мимо него.

– Чудно, но я не драться пришла.

Маэль, почувствовав себя, наконец, в своей тарелке, проследовал за девушкой. Она остановилась около дивана и положила на него рюкзак. Маэль подошел ближе, их взгляды встретились, и волнение захлестнуло обоих. Он искренне не мог понять этого чувства, поскольку привык все держать под контролем. Единственная, кто не поддавался его контролю, – Анна-Мария. «Упертая, вредная, злая стерва», – так он сказал про нее вчера. И по-прежнемуничуть не сомневался в своих словах.

Он сунул руки в карманы брюк и прокашлялся:

– Я хотел сказать тебе кое-что.

Ему казалось, что слова приходится насильно выталкивать из горла. Но они там застревали намертво, когда Маэль натыкался на эти внимательные морозно-голубые глаза.

– Я бы с ней никогда не связался, если бы знал, что ты ее ненавидишь. Если бы я знал, что это она тебя довела до состояния, в котором я тебя нашел… Я бы и пальцем ее не тронул.

– Чтобы переспать с ней, пальцам ее трогать не придется, для этого есть другие органы, – пожала плечами Валевская.

– Чем угодно, – закатил глаза Маэль, – не дотронулся бы. Ты… твоя уверенность во мне намного важней. Меня раздражает мысль о том, что Софи не только воспользовалась мной, чтобы досадить тебе, но и настроила нас друг против друга. Ты мой партнер, а не соперник.

Эти слова словно окатили ее приятной горячей волной, оставившей шлейф счастья.

– О каком моем состоянии ты говорил?

– Ты была забитой, злой, неуравновешенной, неудовлетворенной жизнью и собой. Моя задача – раскрыть твой потенциал и помочь, – Сантана запнулся на секунду, нахмурившись. – Едва только мне удалось подарить тебе хоть какую-то радость… я сам же все и разрушил.

Маэль поднял серые глаза на Рию, которая завороженно его слушала. Не без страха он протянул руку к девушке и аккуратно заправил темную прядь волос ей за ухо. Бережно, как-то по-отцовски. Она неотрывно смотрела на него, чувствуя, как сердце сильно бьется о ребра. Только бы Маэльен не услышал эту позорную громкую дробь ударов сердца, которая непременно выдаст смятение Валевской. Она внутренне молилась, чтобы на ее бледном лице, усыпанном веснушками, не проявился румянец. Ведь уши у нее уже горели, как у девчонки-подростка.

– Я ответственен за ту, которую приручил. Я не могу пригреть тебя на груди, а потом обвить твою шею веревкой и задушить. Но именно это я и сделал тогда. Когда я вижу в твоих глазах недоверие – это как красный след от удушения на твоей шее. Это сделал я. Это моя работа.

Маэль выглядел подавленным и угнетенным. Казалось, ему самому больно и неприятно говорить. Рука, до этого момента лишь касающаяся волос Рии, спустилась к ее скуле, а потом оказалась на шее. Сантана ласкал ее, как котенка, испытывая желание проявить нежность. Где-то под солнечным сплетением у него все сжалось. Маэль был готов отдать любые деньги за один лишь доверчивый и добрый взгляд этих голубых глаз, за такой взгляд, каким Анна-Мария никогда на него не смотрела и вряд ли когда-нибудь вообще посмотрит.

Он вновь посмотрел на нее и слабо улыбнулся, она едва заметно вздохнула. Ее испугала такая реакция Маэля, слишком бурная и эмоциональная. К такому она не готова была. Это слишком страшно.

Страшно.

Открываться кому-то и сближаться – слишком страшно для человека, который всегда был один. Он к такому не готов. Слишком дорого будет стоить эта блажь. Поделиться с кем-то страхами, склонить голову на чье-то плечо, довериться – такое просто немыслимо. Куда легче забиться в угол и шипеть на каждого, кто захочет погладить или приручить. Нужно огромное терпение и старание, чтобы приласкать этих отчужденных, одиноких и самодостаточных людей. Они не испытывают ни в ком нужды – вот что пугает и одновременно притягивает.

Именно поэтому Анна-Мария увернулась от очередной попытки прикоснуться к ней, отвернулась и сразу же приложила к горящим щекам свои прохладные ладони. Стараясь унять гулко бьющееся сердце, она произнесла холодно:

– Не придавай этому столько значения. Меня это взбесило, а не задело, ясно?