Волки и вепри (СИ)

— Этот Сельмунд кажется хорошим хозяином, — пожал плечами Тур, — он откормит для нас кабана по имени Гримсаль. А потом мы его съедим. Коли будем живы… Но — к делу, други ратные! Крак сказал, ему нужно отвезти один груз, а потом он станет ждать нас в Хлордвике. Оттуда — в Скёлльгард. У нас будут и люди, и корабли! И, коли повезёт, Арнульф Седой.

— Ну, тогда — в Хлордвик, — усмехнулся Хаген, пуская Сметанку в галоп.

Прядь 6: Последний полёт орла

Резок сегодня вечером ветер,

Вздымающий белые волосы волн:
Ныне я не страшусь локланнахов[20],
Плывущих по Ирландскому морю.

Анонимный ирландский поэт IX века

Будет ирландцам

горькая память,
память навеки;
знамя кровавое
землю накроет,
о павших молвой зашумит.

«Песнь Дёрруда» из «Саги о Ньяле» («Старшая Эдда», песни, сохранившиеся не в основной рукописи).[21]

1

— Седой, к тебе гости!

Скрипнула дверь, и на пороге возник высокий косматый старик. Его спутанная борода свисала до пояса. Был он одет в подштанники и больше ни во что. Долгие зимы не пощадили его, фьорды морщин и реки вен прорезали снежную пустошь плоти, но старик был ещё крепок: тощий и жилистый, он и сейчас управился бы если не с дюжиной бойцов, то уж точно — с полудюжиной. Синели рисунки на коже, которыми мало кто мог бы похвалиться: не каждому позволено носить на груди волков и орлов, терзающих круторогую добычу! Старик опирался на красивую можжевеловую трость, а в другой руке держал кувшин. Опрокинул посудину себе на голову, встряхнулся, разбрызгивая воду, отбросил кувшин, сощурился, прикрыв глаза ладонью:

— Кого там тролль на хвосте принёс?

Оружейное железо дребезжало в его голосе, но глаза смеялись. Он знал — КОГО.

— Хэй! — воскликнул Торкель, срывая шапку с головы, сверкая золотыми волосами, синими глазами да белой волчьей улыбкой. — Здесь ли гнездо орлиное? Жив ли крылатый хищник?!

— Кто это там тявкает? — засмеялся старик. — Что за щенок?! О, да это никакой не щенок, это Волчонок, сын Ульфа Серого! Где твоя псина? Откормил да съел?

— Там же, — отвечал вместо Торкеля Хаген, — где моя Сметанка и прочая наша живность.

— Наш Волчонок нашёл себе волчицу, — сообщил Хродгар, обнимая старика, — мы её в Хлордвике оставили, у Торгрима Плотника, вместе с нашими коняшками.

— Что ещё за Торгрим Плотник?

— Мой двоюродный дядя со стороны матери, — сказал Торкель, кланяясь старику.

— Не боишься оставлять липу ожерелий одну в большом городе?

— Хе, Арнульф Иварсон! — усмехнулся Бьярки, в свою очередь кланяясь седому вождю. — Не видел ты эту липу. То бойкая дева!

— Впору молиться за славный город Хлордвик, — добавил Крак Кормчий.

— Повенчаться успели? — спросил Арнульф.

— Обменялись обетами, — покачал головой Торкель, — женимся по осени, коль вернусь.

— По следующей осени, — уточнил Арнульф, — зимовать будем, скорее всего, на Геладах. Но, как бы там ни было, поздравляю, Волчонок! Счастья вам и многих волчат. Да что мы стоим! — старик хлопнул себя по лбу, зычно кликнул, — хэй, Свава, моя валькирья! Лети сюда, словно на славную битву, да распорядись — пусть ставят стол, пусть брага льётся рекой, пусть горы снеди громоздятся до небес! Баню вам истопить?

— Бани не надо, — с улыбкой поблагодарил Лейф, распутывая узел на затылке, — а вот ушат воды пусть нагреют: голову хочу помыть. Чешется уже, проклятая…

— То у тебя мозги лезут, — вернул улыбку Арнульф. — Сильно ты поумнел, Кривой Нос.

Показалась упомянутая Свава — невысокая и плотная, пожилая, но ещё красивая. Фыркнула, окинув глазом стаю, убрала под платок непослушные, явно подкрашенные пряди, принялась отдавать приказы хусманам. «Ох, горячая была бабёнка по молодости!», — отметил Хаген.

— Твоя супруга? — спросил Хродгар.

— Э, — отмахнулся старик, — моя курица. Греет мне постель. Жена Грима Тесака. Мы с ним пьём по вечерам. Хороший он человек, только здоровье худое…

— Так он… он знает, что ты его жену… — Хродгар недоумённо почесал в затылке.

— Грим сам просил меня за ней присмотреть, — развёл руками Арнульф, — он уже старый и больной, едва ходит. Волнуется за супругу…

— А ты сам-то как? — тихо спросил Хродгар, украдкой скосившись на трость в руке Седого.

— Потихоньку, — вздохнул Арнульф, — хотя — да, долгие зимы берут своё.

— Ты поэтому заспался до полудня и встречаешь нас в одних подштанниках? — ухмыльнулся Хравен сейдман, снимая, тем не менее, шляпу перед вождём. — Знаешь ведь, как сказано: «Рано вставай, коль хочешь отнять у прочих добро или жизнь! Добычи не будет у волка лежачего, победы — у сонного мужа».

— «Над старцем седым смеяться не смей»[22], - ответил Арнульф, пожимая руку чародею.

— Над живым орлом ворон не смеётся, — кивнул Хравен, — это дорого ему станет.