Волки и волчицы

— Я тоже всегда знала, что вы гениальны. И я всегда знала, что однажды вы сделаете что-то такое, что будет просто из ряда вон выходящим, — Валентина неторопливо затянулась и выпустила тонкую струйку сигаретного дыма в лицо Кирсанову. — Ваша последняя картина настолько правдоподобна, что она буквально всасывает зрителя в себя.

— Что же в этом плохого? По-моему, надо радоваться такой силе искусства.

— Самые омерзительные сцены вашего фильма полны такой убедительности, что они притягивают, влекут к себе.

— В моём фильме нет омерзительных сцен! — чуть ли не закричал Алексей. — «Вечный Город» рассказывает о любви. А если вы имеете в виду гладиаторские бои…

— Я имею в виду показанные в вашем фильме оргии!

— Ну, и чем же они плохи? — Кирсанов глянул через плечо, не появилась ли Наташа — она помогла бы ему прервать идиотский разговор. Но Наташи не было.

— Когда смотришь эти сцены, хочется делать то же самое, — Валентина доверительно понизила голос.

— И что? Мало ли кому чего хочется.

— Вы пробуждаете низменные инстинкты! Вы оскорбляете чувства людей, чья душа хочет очиститься! Вы оскорбляете чувства верующих!

— Простите, Валя, при чём тут чувства верующих? Вы сейчас о чём ведёте речь? О кино или о религиозных чувствах? — Алексей нервно взял со стола бутылку водки и налил себе полный бокал. Он терпеть не мог подобных разговоров. — Вы не возражаете, если я водку из фужера тяпну, а не из рюмки? Это не покоробит вас?

— Перестаньте ёрничать, господин Кирсанов. Вы же прекрасно понимаете, о чём я говорю. И сегодняшние пули — это предупреждение вам. Вы должны остановиться.

— Не понимаю! И не хочу понимать, чёрт вас возьми! Я снимаю то, что считаю нужным, и не принуждаю никого смотреть мои фильмы. Кто вы такая? Что вы пристали ко мне? — он выпил залпом половину бокала. — Меня не интересуют чувства верующих! Вам это ясно? Мне дела нет ни до чьих чувств! Кому не нравятся голые задницы, тот может не смотреть мои фильмы! Бог милостив, у нас пока нет цензуры, которая шла бы на поводу у церкви. А церковь, дай ей волю, срубит топором всё, что ей не по нраву. Мировая история это доказала.

— Вы жестоки и несправедливы.

— Я честен, сударыня. Я не навязываю никому себя и не желаю, чтобы кто-то навязывался мне. Каждый из нас имеет право на свою территорию.

— Но вы не в собственной квартире показываете ваше кино, а в публичных местах.

— И что? — он злобно передёрнул плечами. — Эти публичные места называются кинотеатрами. Они предназначены для тех, кто хочет смотреть кино. Публичные дома предназначены для тех, кто хочет за деньги получить секс. Всё происходит в закрытом пространстве. Точно так же, как ваши религиозные «таинства» проходят в закрытых пространствах. Но если я никому моё творчество не навязываю, то вы мне вашу религиозность как раз навязываете. Кто же ведёт себя неправильно?

— Я не понимаю вас, Алексей, — Валентина съёжилась под его колючим взглядом.

— Всюду эти кресты, купола, распятия напоказ, продажа икон… А монахи, которые бродят по улицам с ящиками для пожертвований? Вам не кажется, что всё это может оскорблять мои чувства, религиозные и нерелигиозные? — он одним махом допил водку из бокала. — Однако я же не требую, чтобы вы снимали кресты с куполов!

— Вы совсем не о том говорите, — журналистка почти испугалась его внезапной вспышки.

— А-а-а… — Кирсанов как-то сразу сник и вяло спросил: — И зачем вы подошли ко мне?

— Я хотела обсудить…

— Вот и обсудили, — его голос сделался почти неслышным в громких звуках музыки.

— Я приду к вам в другой раз…

— Не нужно другого раза, — он пьянел с каждой секундой. — Вы вполне справились с поставленной задачей… Испортили мне настроение к чёртовой матери…

— Не ругайтесь, — она вдруг зарыдала.

— Вот тебе и бабушкино повидло! — Кирсанов развёл руками и растерянно обвёл затуманенным взором шумный зал и, приметив появившегося в дверях Васнецова, позвал его громко: — Андрей!

Юбиляр подошел к нему и увидел заплаканную Валентину.

— Что у вас? Валя, ты чего?

Она шумно шмыгала носом и не отвечала.

— Ну-ка, Лёша, давай отойдём, — Васнецов потянул Кирсанова за собой.

— Ты чего?

— На пару слов.

Они остановились возле музыкантов. Гитары оглушительно звенели.

— Что у вас произошло? — спросил Васнецов.

— Да прилипла она ко мне с вопросами морали и нравственности.

— Про книгу, что ли, рассказывала?

— Про какую книгу? — спросил Кирсанов.

— Она книгу написала недавно, — Васнецов придвинулся к самому уху приятеля, стараясь перекрыть звук испанских гитар. — У неё, знаешь, что-то типа творческого озарения было, обуяло вдохновение.

— И что?

— Написала роман про шикарную римскую проститутку, опубликовала роман… Энотея, кажется, так звали ту куртизанку…

— А я-то при чём тут? — не понимал Кирсанов.

— Ты ни при чём. Тема при чём.

— Какая тема?