Волки и волчицы

Теций промолчал. Он неоднократно бывал в спальне Антонии и знал о её сладострастии не понаслышке. Его объятий жаждали многие патрицианки, щедро платя ему за визиты, и во всех этих женщинах он видел только распутных самок, как на арене цирка он видел перед собой не людей, а голодных до крови убийц. Поговаривали, что Антония после отъезда мужа в Британию долгое время вела себя целомудренно. Если у неё и были любовники, то никто об этом не знал. Но через полгода после сообщения о том, что Траян Публий сгинул в Британии, она вдруг словно забыла о том, что такое нравственность. Теций относился к Антонии так же, как и к другим богатым женщинам, выделяя её из числа других лишь потому, что она была матерью Гая, а потому старался, чтобы о его встречах с Антонией не знал никто.

С Гаем его связывала необъяснимая дружба. Они привязались друг к другу, несмотря на существенную разницу в возрасте, и доверяли друг другу тайны, к которым не допускали никого. Теций, известный всему Риму как Великий Резатель, удивлялся себе: в нём, очерствевшем за долгие годы борьбы на кровавой арене и позабывшем о том, что где-то в мире существует доброта, пробуждалась во время общения с Гаем непонятная мягкость. Глядя на себя, Теций не верил, что он мог быть деликатным, нежным, чутким.

— Видишь ли, Гай, — проговорил гладиатор задумчиво и положил тяжёлую руку на плечо юноши, — мы не в силах судить о женщинах. Боги наделили их качествами, о которых мы даже не догадываемся. Женщины позволяют нам увидеть свет, дарят нам любовь, но они же делают нас безумцами. Иногда мы видим в женщине животное, иногда — мать, иногда — любовницу.

— Что ты хочешь сказать?

— Природа женщины сильнее природы мужчины. Поговаривают, что наш молодой император настолько влюблён в свою мать, что даже занимается с нею любовью.

— Нерон и Агриппина? Не может быть.

— Ты давно не был в Риме, Гай. Об этом судачит весь город.

— Но это странно.

— Возможно, их связь была короткой. Агриппину не любят многие сенаторы и боятся её чрезмерной власти над сыном. Властность и сумасбродность Агриппины известны всем, недаром она приходится родной сестрой покойному Калигуле. Нерона могли заставить разорвать эту любовную связь. Но то, что он безумно влюблён в мать, не вызывает сомнения. Если бы ты, Гай, увидел его новую наложницу, у тебя отпали бы всякие сомнения.

— Почему? Что особенного в этой наложнице?

— Она как две капли воды похожа на Агриппину.

— Как это всё странно.

— Что удивляет тебя? Разве ты не знаком с распущенностью сенаторского сословия? Твоя мать, если я не ошибаюсь, была вхожа в императорскую семью, дружила с Мессалиной. Я видел её однажды в покоях Мессалины, когда та вызвала меня к себе.

— Ты спал с женой императора Клавдия?

— Я спал со многими знатными женщинами, для тебя это не тайна.

— Но жена императора!

— Она была просто женщиной. Очень похотливой женщиной. От неё пахло похотью, буквально разило жаждой разврата.

— Какая она была?

— Мессалина? Выгодно отличалась приятной наружностью от себе подобных. Изящностью своего тела она могла бы потягаться с лучшей из римских танцовщиц. Но возле неё было страшно, несмотря на детские черты её лица. Она не терпела непокорных. Я был послушен и любезен, но постарался показать себя скверным любовником, чтобы избежать дальнейшей связи.

— Забавно. Ты никогда об этом не рассказывал.

— Она несколько раз спускалась в цирке ко мне после боя, чтобы потрогать мою кожу, испачканную чужой кровью, и посмотреть на убитых мною людей. Она никак не могла уместить в своей чудесной головке, что сильный мужчина может быть слабым любовником.

— Она любила смотреть на смерть?

— Думаю, ей нравилось видеть чужое унижение. Многие любят созерцать и кровь, и чужие страдания, но больше всего люди наслаждаются чужими унижениями. Надо полагать, что чужое унижение даёт им возможность лучше почувствовать почву под собственными ногами. Я не способен объяснить этого.

— Людям не хватает добродетели.

— Добродетели хватает всем, как и прочих душевных качеств, мой друг, — с уверенностью проговорил Теций. — Но большинство людей не умеет пользоваться ею. Знаешь, чем Юпитер превосходит самого добродетельного человека? Он добродетелен дольше! И он умеет делиться, как и все жители Олимпа.

— Что ты имеешь в виду? Я не совсем понимаю тебя, — Гай с ожиданием повернулся к гладиатору.

— Боги отличаются от простых смертных тем, что делятся своими качествами с нами. Венера даёт нам любовь и любовную страсть, но мы пользуемся ею только для себя. Мы не научились делиться любовью. Каждый из богов отдаёт нам свою часть, и только поэтому мы умеем чувствовать. Чувства переполняют нас…

— И тебя тоже? Но каким образом ты справлялся с чувствами на арене, если тебе было отвратительно твоё занятие?

— Ты ошибаешься. Я не испытывал отвращения. Я ничего не испытывал на арене. Я научился отрешаться от чувств во время боя. Я научился быть равнодушным к смерти. Но это умение пришло не сразу.

— Ты не боишься смерти?