Волки Кальи

Однако случилось. От магазина не осталось совсем ничего. Обгоревшие стены, окруженные желтой лентой с повторяющимися словами: ПОЛИЦЕЙСКОЕ РАССЛЕДОВАНИЕ». Подойдя ближе, он уловил запахи обуглившегося дерева, сгоревшей бумаги и… очень слабый… бензина.

Пожилой чистильщик обуви, устроившийся рядом с обувным магазином, сказал Каллагэну:

— Безобразие, не правда ли? Слава Богу, там никого не было.

— Ага, мы говорим спасибо. И когда это произошло?

— Глубокой ночью, когда же еще? Или ты думаешь, что эти бандиты будут разливать бензин ясным днем? Они не гении, но им хватает ума не светиться.

— А может, во всем виновата проводка? Может, причина — короткое замыкание?

Чистильщик обуви бросил на Каллагэна ироничный взгляд. «Да брось ты», — читалось в нем. Указал вымазанным в гуталине пальцем в сторону пожарища.

— Ты видишь желтую ленту? Видишь желтую ленту со словами «ПОЛИЦЕЙСКОЕ РАССЛЕДОВАНИЕ» вокруг магазина, который, по твоему мнению, загорелся сам по себе? Ни в коем разе, друг мой. Ни в коем разе, Хосе. Кела Тауэра взяли за жабры плохие люди. Взяли крепко. Об этом тут все знали. — Он закатил глаза. — Даже не хочется думать об ущербе, который ему причинили. У него в подсобке хранились дорогие книги. Очень дорогие.

Каллагэн поблагодарил чистильщика за его откровения и вновь зашагал по Второй авеню, но уже в обратную сторону. Глубоко вдыхал городской воздух, насыщенный углеводородом, впитывал в себя каждый городской звук: урчание автобусов (борта некоторых украшали постеры выходящего на экраны фильма «Ангелы Чарли»), грохот отбойных молотков, автомобильные гудки. Около магазина «Башня выдающихся записей» притормозил, заслушавшись льющейся из динамиков музыкой. Эту старую песню он не слышал уже много лет, но она была очень популярна, когда он служил в Лоуэлле. Что-то про дудочника в пестром костюме.

— Криспиан Сент-Питерс[84], — пробормотал Каллагэн. — Вот как его звали. Великий Боже, Человек-Иисус, я действительно здесь. Я действительно в Нью-Йорке!

Словно в подтверждение его слов какая-то женщина, похоже, куда-то спешащая, прошипела ему: «Возможно, некоторые и могут позволить себе стоять посреди тротуара весь день, но в основном здесь ходят. Думаю, вы могли бы и подвинуться к бордюрному камню или стене».

Каллагэн извинился, хотя понимал, что едва ли его услышат, а уж тем более оценят проявленную галантность, и двинулся дальше. Ощущение, что это сон, чрезвычайно живой сон, не проходило, пока он не подошел к Сорок шестой улице. А там услышал розу, и все в его жизни изменилось.

7

Поначалу он уловил едва слышный шепот, но по мере сокращения расстояния, отделявшего его от пустыря, начал различать голоса, поющие ангельские голоса. Никогда в жизни не слышал ничего более восхитительного — и он побежал. Когда добрался до забора, уперся в него обеими руками. Заплакал, ничего не мог с собой поделать. Чувствовал, что люди смотрят на него, но его это нисколько не волновало. В эти мгновения он многое понял в Роланде и его друзьях, впервые почувствовал себя частью ка-тета. Его больше не удивляло их стремление выжить любой ценой и идти дальше! Чему тут удивляться, когда на кону стояло такое! По другую сторону забора, оклеенного постерами, находилось что-то удивительное, ни с чем не сравнимое…

Молодой мужчина с длинными черными волосами, схваченными резинкой, и в сдвинутой на затылок ковбойской шляпе хлопнул его по плечу.

— Тут хорошо, не так ли? — спросил ковбой-хиппи. — Я не знаю, почему так, но хорошо. Я прихожу сюда каждый день. Хочешь, я тебе кое-что скажу?

Каллагэн повернулся к молодому человеку.

— Да, пожалуйста. Я слушаю.

Молодой человек провел рукой по лбу, потом по щеке.

— У меня были угри. Жуткие угри. По всему лицу. Потом я начал приходить сюда. В конце марта или начале апреля… и все прошло. — Он рассмеялся. — Дерматолог, к которому послал меня отец, говорит, что мне помог оксид цинка, но я думаю — это место. Что-то есть в этом месте. Ты слышишь?

И хотя в голове Каллагэна звучала ангельская музыка, он словно перенесся в Нотр-Дам во время службы, он отрицательно покачал головой. Сработал инстинкт.

— Нет? — спросил хиппи в ковбойской шляпе. — Я тоже. Но иногда мне кажется, что слышу. Он поднял правую руку, вытянул два пальца буквой V. — Мир, брат.

— Мир, — ответил Каллагэн, тоже поднял правую руку с двумя оттопыренными пальцами.

После ухода хиппи Каллагэн провел ладонью по шершавым доскам, порванной афише фильма «Война зомби». Больше всего на свете он хотел перелезть через забор и посмотреть на розу… может, упасть перед ней на колени и молиться. Но по тротуару шли люди, он уже привлек к себе немало любопытных взглядов, в том числе и тех, кто, как и ковбой-хиппи, знал о притягательности этого места. И от него требовалось служить этой великой поющей силе за забором (Неужели речь шла о розе? Может, о чем-то большем?). То есть охранять Келвина Тауэра от тех, кто сжег его магазин.