Во время перерыва на ленч Каллагэн и остальные сидят в тени навеса разгрузочной платформы. Вроде бы никого из этих людей он не видел в кузове «Интернейшнл-харвестер», но полной уверенности у него нет: вчера он слишком много выпил. Одно знает наверняка: как зачастую и бывало, он — единственный белый. Все они едят enchiladas[41]
, купленные в «Безумной Мэри», забегаловке на другой стороне улицы. Из старого, запыленного транзисторного приемника, который стоит на груде ящиков, звучит танго. Двое молодых парней танцуют, остальные, и Каллагэн в их числе, перестали есть и хлопают.Молодая женщина в юбке и блузке выходит из магазина, неодобрительно смотрит на танцующих молодых парней, потом на Каллагэна.
— Ты — англи, так?
— Англи, — подтверждает Каллагэн.
— Тогда, возможно, тебя это заинтересует. Остальных — точно нет, — она протягивает ему газету, «Сакраменто би», вновь смотрит на танцующих мексиканцев. — Стручки фасолевые, — подтекст ясен: лучше б их тут не было.
У Каллагэна возникает мысль подняться и пнуть ее в тощий, не танцующий зад, но уже полдень, слишком поздно искать новую работу, если он потеряет эту. И даже если он не угодит в каталажку за этот пинок, заплатить-то ему точно не заплатят. Он ограничивается тем, что показывает ее удаляющейся спине палец, под смех и аплодисменты грузчиков. Молодая женщина поворачивается, подозрительно оглядывает их, скрывается за дверью. Все еще улыбаясь, Каллагэн раскрывает газету. Улыбка остается на его лице, пока он не добирается до раздела «НОВОСТИ СТРАНЫ». Между сходом с рельс поезда в Вермонте и ограблением банка в Миссисипи он находит следующее: