Волки Кальи

Он открывает глаза, но еще до того, как открыл их, улавливает запах. Запах сена, очень слабый, почти что сошедший на нет. Можно сказать, призрак запаха. И он? Он тоже призрак?

Он садится, оглядывается. Если это жизнь после жизни, то все святые книги мира, включая ту, по которой он читал проповеди, неправильные. Потому что это не небеса и не ад: он — в конюшне. На полу валяются выцветшие добела соломинки, должно быть, лежат тут с незапамятных времен. В дожатых стенах щелки, через которые струится яркий свет. Это свет, за которым он следовал из тьмы, думает он. И он думает: «Это свет пустыни». Есть конкретные основания для такого вывода? Возможно. Воздух сухой, когда он втягивает его через нос. Словно воздух другой планеты.

«Может, так и есть, — думает он. — Может это планета После Жизни».

Мелодия колокольцев, восхитительная и ужасная, слышна, но звуки ее все тише… тише… пропадают. Он слышит легкий шорох горячего ветра. Ему удается проникнуть в стойло сквозь щели, и он поднимает с пола несколько соломинок. Они, правда, тут же падают вниз.

Раздается новый звук. Аритмичные удары. Судя по звукам, издает их машина, в которой что-то сломалось. Он встает. В стойле жарко, ладони и лицо покрыты потом. Он оглядывает себя и видит, что парадный костюм, приобретенный в магазине мужской одежды «Великая река» исчез. Он в джинсах и рубашке из «шамбре». На ногах — потрепанные сапоги со стоптанными каблуками. Выглядят они так, словно он отшагал в них многие мили. Он наклоняется и ощупывает ноги. Ни переломов, ни синяков. Ощупывает руки. Целы. Пытается щелкнуть пальцами. Получается, раздается сухой звук, словно сломался сучок.

Он думает: «А если вся моя жизнь — сон? И вот это — реальность? Если так, кто я и что здесь делаю?»

Из теней за его спиной доносятся звуки ударов: «Бух — БУХ — бух — БУХ — бух — БУХ…»

Он поворачивает на звуки и ахает, увидев, что стоит перед ним. А стоит, посреди пустой конюшни, дверь. Не вделана в стену, стоит сама по себе. Петли есть, но, насколько он видит, крепятся к воздуху. На двери написаны какие-то иероглифы. Прочитать их он не может. Подходит ближе, словно надеется, что уменьшение расстояние до двери поможет понять, что к чему. Где-то помогает. Потому что он видит, что ручка двери хрустальная, а на ней выгравирована роза. Он читал Томаса Вульфа: камень, роза, ненайденная дверь; камень, роза, дверь. Камня нет, но, возможно, слово, которое обозначают иероглифы — камень.

«Нет, — думает он. — Нет, слово: НЕНАЙДЕННАЯ. Может, камень — это я».