Фелисия думала разместиться вместе с Гортензией в каком-нибудь достаточно большом доме или снять этаж дворца, как это было принято. Ей хотелось, чтобы они заняли достойное место в венском обществе. Какому даже самому подозрительному полицейскому придет в голову подозревать очень красивых, очень элегантных дам, падких на развлечения?
– Никакого заговорщического вида, никаких темных плащей, никаких перешептываний, – объясняла она. – Приемы, праздники, веселье. Принцу скоро исполнится двадцать лет – так же, как и вам, моя дорогая, и я думаю, что ему дают возможность немного развлечься и бывать в обществе.
Все их действия должен был одобрить Дюшан. Когда полковник пришел вечером, Паскини провел его в гостиную, разделявшую комнаты подруг. Сняв шубу и шапку, он поцеловал руку Фелисии и повернулся к Гортензии. Его глаза вспыхнули, и молодая женщина залилась краской. Пока они вместе переживали приключения в Бретани, Дюшан дал понять, что любит ее, и его чувства, очевидно, не изменились.
– Увидев вас вчера, сударыня, мне показалось, что это сон, – проговорил он, склоняясь к руке Гортензии. – Я ожидал приезда княгини, но было бы сумасшествием надеяться так скоро на встречу с вами. Я думал, вы давно в Оверни.
– Я была там, но иногда приходится возвращаться и отправляться гораздо дальше, чем предполагаешь.
– Вы решили встать в наши ряды?
– Было бы преувеличением сказать, что это добровольный выбор, дорогой полковник, – заметила Фелисия. – На самом деле госпожа де Лозарг покинула свои земли, чтобы спасти меня и… себя. Ей пришлось последовать за мной в Вену.
– Спасти вас, себя? Что произошло?
– Вы должны были понять, что раз я не приехала, когда мы уславливались, то что-то случилось. Но, прошу вас, садитесь, и позвольте мне предложить вам мускатного вина, а потом поговорим о делах. Расскажите нам, что здесь происходит.
Улыбка исчезла с лица Дюшана. Его взгляд с сожалением оторвался от лица Гортензии и остановился на Фелисии.
– Вы ничего не знаете? Неужели в Париже так мало известно?
– Как я могла узнать что-либо, сидя в тюрьме?
– В тюрьме, вы? За что? Почему?
– Из-за одного из наших старых друзей: господина Патрика Батлера, судовладельца из Морле.
Фелисия несколькими фразами описала происшедшие события, как ее спасла Гортензия, не касаясь, впрочем, событий на улице Сен-Луи-ан-Иль. Она знала, что полковник влюблен в Гортензию, и не хотела провоцировать его гнев. Он и так уже был вне себя.
– Как только мы вернемся в Париж, я посчитаюсь с этим негодяем!
– Вас никто за это не упрекнет. Теперь ваша очередь, говорите. Что с нашим планом?
– Должен признаться, что я разочарован. Когда я приехал сюда, я думал, что Бонапарты обрушатся на Австрию и будут требовать освобождения принца, чтобы торжественно сопровождать его в Париж и помочь ему получить наследство.
Фелисия презрительно рассмеялась:
– Эти люди? Вы и вправду от них чего-то ждали? Кроме королевы-матери, ожидающей в Риме, когда она воссоединится со своим покойным сыном, другие и не собираются покидать свои убежища. Жозеф в Америке, остальные в Риме или Флоренции и неплохо себя чувствуют. Элиза и Полина, которые с радостью встали бы на нашу сторону, умерли.
– Не будьте так категоричны. Есть исключение.
– Что же это за исключение?
– Дочь Элизы, графиня Камерата. Она была здесь в октябре прошлого года и даже жила в этой гостинице. Я ее часто видел: она живой портрет императора. Графиня охотно подчеркивает это сходство, одеваясь в мужской костюм. У нее есть все качества юноши из благородной семьи: храбрость, отвага. Она ездит верхом, владеет оружием…
– И она готова нам помочь?
– У нее даже был план, с которым мы согласились. Графиня предлагала похитить принца вне зависимости от его согласия и привезти в Париж, чтобы добиться психологического эффекта, как при возвращении императора с Эльбы. Она надеялась, что при одном ее виде, при звуке ее имени герцог Рейхштадтский упадет в ее объятия, потом вскочит на коня и помчится с нами к границе.
– И что же?