Волки Лозарга. Книги 1-3

– Он пошел, чтобы попытаться оказать ему последние услуги. Уходите! Завтра вся округа будет знать правду о последних месяцах жизни хозяина замка, а я хочу, имею право остаться одна с моим повелителемм!

И такое величие исходило от этой женщины, всю жизнь служившей человеку, который не заслуживал такой любви, что Гортензия опустила голову.

– Пусть будет так, как вы хотите. Я ухожу, Годивелла. Я могла бы подождать Жана на улице. Но я даже этого не сделаю. Я начинаю думать, что это бесполезно, что это ни к чему не приведет. Он сделал выбор. Будем уважать его, хоть я и умру от горя. Прощайте, Годивелла! И помните, что в Комбере всегда найдется место для вас.

Она уже направилась к низкой двери, но Годивелла остановила ее и поцеловала.

– Я передам ему все, что услышала сегодня, – прошептала она. – Не теряйте надежды, мадам Гортензия.

– Нет, Годивелла. Такие люди, как Жан, никогда не изменяют своему слову. Он навеки потерян для меня. Я только хочу, чтобы вы заботились о нем, как вы заботились о… его отце. Пойдемте, Франсуа.

Он сочувственно протянул ей руку. Едва сдержав рыдание, перехватившее горло, она на секунду оперлась на нее. После такой лавины ненависти, которая обрушилась на нее, Гортензия нуждалась в его дружбе и почти отцовском участии, которые оказались сильнее и прозорливее любви. Они молча вышли через дверь и подошли к лошадям… За ними, понурив голову, шел Пьерроне.

– Я провожу вас до границы имения, – сказал он. Но Франсуа отказался:

– Не стоит. Если Жана нет дома, то и волков нет. Но все-таки оставь эту лошадь, поставь ее в конюшню. Это позволит тебе скорее приехать, чтобы сообщить, когда все будет кончено.

Пьерроне повел лошадь к дому, а всадники направились на этот раз не к реке, а в сторону часовни и к дороге, которая шла вдоль деревни, чтобы вернуться в Комбер обычным путем и избежать любой нежелательной встречи…

Ночь была очень темной, но Франсуа знал здесь каждый камень, каждую травинку, и с ним Гортензия не боялась заблудиться. Теперь, когда никто ее не видел, слезы катились по ее щекам. Никогда еще она не испытывала такого отчаяния, такой потерянности в этом враждебном мире. Даже мощная фигура Франсуа, едущего впереди, не казалась сейчас ей поддержкой. Что делать ей в жизни без Жана? Им придется жить почти рядом, всего в каких-то двух милях, но при этом бесконечно далеко друг от друга. Она так нуждалась в нем, в его любви и его нежности, но, как видно, была ему совсем не нужна. Иначе он бы не пошел на эту ужасную сделку с дьяволом: отказаться от нее, чтобы стать владельцем Лозарга.

Послышался крик совы, полный смертной тоски, пронзивший эту темную ночь. Ночь, в которой Жан был господином, в которой он, подобно своим волкам, мог совершенно растворяться, словно призрак. Может быть, он был где-то рядом, за теми кустами, среди тех деревьев? И тогда Гортензия во весь голос закричала, и в этом крике слышалось ее безысходное отчаяние, ее безнадежная любовь:

– Жан!.. Жан!.. Я люблю тебя! Люблю!.. Люблю!..

Эхо разнесло ее крик по всей округе, он был слышен даже в деревне, чья колокольня стояла на краю имения. Франсуа, услышав этот крик, даже не вздрогнул. Он предчувствовал его, он знал, что Гортензия долго не выдержит. Он тоже когда-то выкрикивал в ночи имя Виктории, когда понял, что она не вернется. Он этим как бы изгонял любовь и почувствовал некоторое облегчение. Теперь же он слышал безудержные рыдания Гортензии и знал, что не следует ничего говорить ей, что его слова не помогут, не смогут утешить ее… Он просто обернулся и подождал, пока Гортензия подъедет к нему.

– Вот мы и на дороге! – сказал он. – Поднимается ветер. Вам надо поскорей возвращаться к сыну, мадам Гортензия. Едем галопом!

Она ничего не сказала и в свою очередь обернулась. Они были как раз в том месте, где она когда-то остановилась в ночь своего бегства, чтобы оглянуться на башни Лозарга. В эту темную ночь они были едва различимы, и Гортензия подумала, что это знак судьбы. Следует постараться их забыть…

Ветер усилился, и Гортензия вздрогнула. Рукавом вытерла слезы.

– Вы правы, Франсуа. Поедем домой! Скорее. Здесь мне уже нечего делать…

Они пустили лошадей галопом, и ветер высушил ее последние слезы.

На следующее утро Гортензия проснулась от звуков погребального звона. Она бросилась к окну, чтобы понять, откуда он доносится. Равномерный звон колокола шел со стороны Лозарга. Во второй раз умер маркиз, и вскоре вся провинция узнает, как самый гордый из сеньоров был заживо погребен, чтобы никто не увидел его физической немощи, столь противной его высокомерию…