Волки на переломе зимы

– Уходи, пока тебя не постигла та же участь, – сказал Элтрам, вдруг сделавшийся особенно ярким. Сейчас, когда он устремил на Хокана угрожающий взгляд больших зеленых глаз, вид его был поистине пугающим. На его темной коже, на черных волосах играли отсветы огня. – Ты и твои сообщницы принесли в этот лес злодеяние. И твои сообщницы поплатились за это.

– Так уничтожь и меня; тебе это вполне по силам, – ровным голосом ответил Хокан. Он говорил голосом зверя, но он странным образом был и человеческим, в нем присутствовала мелодика и игра интонаций. – Но правду тебе не уничтожить. – Он посмотрел по сторонам, задержав взгляд на каждом из присутствовавших, и лишь после долгой паузы продолжил: – Я вижу здесь зло, ужасное зло.

– Хватит, – чуть слышно сказал Маргон.

– Думаешь, хватит? Нет, не хватит! Твой образ жизни, Феликс, всегда был злом в чистом виде. Твои дома, твои поместья, твоя никчемная привязанность к смертным родственникам, твоя привычка мозолить глаза живым. Твоя тяга к живым. Это зло.

– Хватит, – так же тихо повторил Маргон. – Этой ночью ты совершил предательство и сам прекрасно понимаешь это.

– Да, но меня вынудила к этому ваша непростительная греховность, – таким же ровным голосом, в котором, однако, звучала твердая уверенность, возразил Хокан. – Феликс, ты сам уничтожил свою смертную семью своими грязными тайнами. Твои дети выступили против тебя и против твоих собратьев-морфенкиндеров – продали тебя ради наживы, – и, чтобы наказать их, ты пролил их кровь. Но кто пробудил алчность в тех ученых, которые заплатили за вас, купили вас и посадили вас в клетки? Кто приоткрыл перед ними наши тайны? И все же ты пролил кровь глупых, заблудших смертных.

Сергей издал громкое гневное рычание и шагнул к Хокану. Маргон жестом призвал его к терпению. Хокан сделал вид, будто ничего не заметил.

– О, какой же губительной тенью ты, Феликс, накрыл жизнь своих последних потомков, – продолжал Хокан, вложив теперь в голос мрачную красоту. И как же их трясло от твоего ядовитого наследства! Призрак твоей убитой племянницы и сейчас скитается по этим лесам и терзается – за твои грехи! И все же ты устроил праздник в том самом доме, где ее зарезали. И кто же – родные братья!

Маргон вздохнул, но промолчал. Феликс не сводил взгляда с Хокана, но ни по выражению его волчьей морды, ни по осанке нельзя было даже предположить, что он думает. Хотя у всех остальных эмоции прочитать было ничуть не легче; их реальное отношение могли бы выдать только голоса или жесты. Сейчас же говорил один только Хокан. Даже рыдавшие самки умолкли. Кошмарные вещи, о которых рассказывали таким редкостно красивым голосом, производили на Ройбена сокрушительное действие.

– Какое высокомерие, какая гордыня, – сказал Хокан, – какое стремление к незаслуженному восхищению! Или ты считаешь, что больше не осталось ни алчных медиков, ни правительственных чиновников, которые назначат цену за наши головы, изловят нас и запрут в лабораториях, где будут разбирать по кусочкам, как червей?

– Хватит, – сказал Маргон. – Ты ничего не понял.

– Неужели? – возразил Хокан. – Отнюдь. Я понял все. Своими играми и праздниками вы подвергаете опасности нас всех. Фиона была права – тебя даже собственные ошибки ничему не учат.

– Вот что, напыщенный дурень, проваливал бы ты отсюда, – перебил его Сергей.

Хокан повернулся и посмотрел на Ройбена и Стюарта.

– Вам, молодежь, я даю добрый совет. Уходите от живых, уходите от созданий из плоти и крови, бывших некогда вашими родственниками, уходите ради собственного блага и ради их блага. Матери, братья, сестры, друзья, не родившиеся еще дети – отрекитесь от них. У вас нет никакого права ни на них, ни на их привязанность. Ложь, которой вам приходится сопровождать свою жизнь, только пачкает и уничтожает их. Посмотрите хотя бы на то зло, которое Феликс уже причинил отцу одного из вас!

Маргон очень выразительно, так, что никто не мог бы не опознать глубокого презрения, хмыкнул. Феликс сохранял безмолвие и неподвижность.

– О, да, – сказал Хокан, добавив в голос напевной вибрации. – Фиона и Хелена были неразумны, опрометчивы и лезли не в свои дела – не стану отрицать. Что ж, юные морфенкиндеры, еще мало познавшие жизнь и потому несдержанные, – они ушли навсегда. Навсегда, хотя могли бы жить до скончания времен. В живом огне, в благословенном костре Модранехт! Чем же стал теперь этот огонь? Во что вы, Лесные джентри, превратили его? В нечистый погребальный костер. Но кто спровоцировал этих двоих, наших сестер? Кто подверг их соблазну? Кто все это начал – вот о чем вы должны спросить себя.

Никто не издал ни звука.

– Это Феликс заманил невинного человека в свои сети, – продолжал Хокан. – Нидек-Пойнт – его западня. Нидек-Пойнт – его публичный позор. Нидек-Пойнт – собственноручно сотворенная им мерзость. – Он повысил голос. – И ведь не кто иной, как Феликс, вовлек духов леса в нечистое, кровавое насилие, какого еще не видел мир! Это Феликс помог им набраться силы, поощрял их и привлек их, как темных ангелов, к исполнению своих нечестивых замыслов.