– Но с этим ты мало что можешь сделать, – сказал он. – Я не собираюсь бежать от того, что я собой теперь представляю.
– Но ты думал об этом? – спросил Джим.
– Нет. И не хочу думать.
– А о том, чтобы вернуть себя в прежнее состояние?
– Нет.
– Может быть, ты спрашивал своих августейших менторов о том, можно ли это сделать?
– Нет, – сознался Ройбен. – Но они и сами сказали бы нам, мне и Стюарту, если бы такое было возможно.
– Ты в этом уверен?
– Джим, это… это невозможно. Тут даже говорить не о чем. Ты не представляешь себе могущества Хризмы. Человека-волка ты видел своими глазами, а вот как происходит превращение – ни разу. Это не то, от чего я мог бы отказаться. О, нет.
– Но прошу тебя, – добавил Ройбен, – прошу тебя не сомневаться в том, что я делаю все, что в моих силах, для того, чтобы использовать Волчий дар наилучшим образом.
– Волчий дар… – с полуулыбкой повторил Джим. – Какое изящное словечко. – Он сказал это без иронии. Можно было подумать, что он на мгновение погрузился в дремоту, его взгляд проплыл по полутемной комнате и остановился вроде бы (Ройбен не мог бы сказать этого наверняка) на стекле, по которому струилась дождевая вода.
– И не забывай еще об одном, Джим, – сказал Ройбен. – Феликс и Маргон стараются изо всех сил, чтобы обучить меня и Стюарта. Поверь, мы вовсе не беззаконное племя. У нас есть свои собственные законы, правила и собственная совесть! Не забывай также, что мы способны чувствовать зло. Улавливать его запах. А также запах невинных и страдающих. И если мне когда-нибудь удастся достичь хотя бы азов нашей сущности, наших сил, наших возможностей, это случится благодаря другим, благодаря таким, как Маргон и Феликс. Мир помогать мне в этом не будет. Просто не сможет. Ты же это знаешь. И ты не сможешь. Это невозможно.
Джим задумался – надолго задумался – и в конце концов кивнул.
– Понимаю, почему ты можешь так ощущать все это, – пробормотал он, а потом, кажется, погрузился в свои мысли, добавив, правда: – Видит Бог, от меня пока что не было никакой помощи.
– Ты сам отлично знаешь, что это не так. Но знаешь также, как я живу в Нидек-Пойнте.
– О, да, это что-то! Просто потрясающе. Я никогда и представить себе не мог ничего такого: этот дом, и в нем эти твои друзья… Тебя окружает, можно сказать, аристократия царства чудовищ, верно? Что-то вроде королевского двора. И все вы – принцы крови. И как же нормальной жизни соперничать с этим?
– Джим, помнишь кинофильм «Могильный камень»? Помнишь, что Док Холидей перед смертью сказал Уайту Эрпу? Мы же вместе смотрели этот фильм. Док сказал: «Уайт, никакой «нормальной» жизни не бывает. Есть просто жизнь».
Джим чуть слышно засмеялся. Потом на мгновение прикрыл глаза и снова уставился в огонь.
– Джим, кем бы я ни был, я жив. Целиком и полностью. Я – часть жизни.
Джим посмотрел на него и снова улыбнулся своей кроткой милой улыбкой.
Ройбен, не торопясь, рассказал ему о своей встрече с Сюзи Блейкли. Он не хвастался, ничего не приукрашивал. Полностью опустив историю с призраком Марчент, он поведал, как вышел поохотиться, нарушив высочайшую волю Феликса и Маргона, как спас Сюзи и отвел ее в маленькую церквушку пастора Джордж. Сейчас Сюзи дома, у своих родителей.
– Вот такими вещами, Джим, мы и занимаемся, – закончил он. – Вот кто такие морфенкиндеры. Такова наша жизнь.
– Я знаю, – ответил Джим. – Это я понял. И понял уже давно. Об этой девочке я читал. Неужели ты думаешь, что я сожалею о том, что ты спас ей жизнь? Черт возьми, ты же спас множество похищенных детей, целый автобус. Все это, Ройбен, мне известно. Ты, может быть, забыл, где я работаю и где живу? Я не из тех священников, которые в благополучных пригородах исповедуют благополучные семейные пары и дают им советы по части правил хорошего тона. Я знаю, что такое зло. И узнаю его при встрече. И тоже способен улавливать его запах, правда, по-своему. А также запах невинности, беспомощности и отчаянной надежды. Но я знаю также, что следует выступать против зла, не пытаясь изображать из себя Бога! – Он умолк, задумался, слегка нахмурившись, и добавил: – Я хотел бы любить, как любит Бог, но забирать жизни, как это делает Бог, у меня нет никакого права. Это право есть лишь у Него одного.
– Послушай, я же еще когда в первый раз пришел к тебе исповедаться, предложил тебе звонить мне, если ты сочтешь нужным поговорить об этом. Так что в любое время…
– Ты, что же, думаешь, что мне это очень нужно? Я думаю о тебе, о том, что ты уходишь все дальше и дальше от
– Джим, я ведь там живу. И, что самое главное, это единственный ребенок-человек, который может быть у меня.
Джим растерянно заморгал.
– Что это значит?