Волки с вершин Джамангры

— А конь у вас действительно знатный, господин. Уж поверьте мне, я-то в них разбираюсь: всю жизнь среди лошадей.

«Нисколько не сомневаюсь. И с тем, что ты в них разбираешься, и что мой Рассвет действительно хорош». И еще мне было стыдно за непонятную даже для самого себя выходку, доставившую всем столько хлопот.

В Ландар я возвращался в самом что ни наесть препаршивейшем расположении духа. Покоя ему захотелось. Кто тебя туда звал! Приехал, нарушив привычный уклад жизни, и ради чего? Со шпагой, одна рукоять которой стоит половину пасшегося на другой стороне реки табуна. И на коне, ценой в другую его часть. Хотя, если вникнуть, что у меня есть? Только они, да пара превосходных седельных пистолетов. Ну и еще честь, вот и все. К тому же Рассвет достался мне не совсем честным путем. Ну не может он стоить столько, сколько я за него отдал, и его продавец нашел меня сам. Отсюда вытекает — неизвестный доброжелатель оплатил львиную часть стоимости жеребца. Хотя так ли он неизвестен, и кто им может быть, кроме отца Клауса?

С честью тоже не все так, как хотелось бы. Нет, усомниться в моей не позволит себе никто. Разве только ради того, чтобы послать мне вызов. Но для чего-то же она нам дана? Когда-то давно, когда она появилась, наверняка ведь ей предстояло выполнять какую-то задачу? Такую же благородную, как и представление о ней? Вряд ли она возникла лишь по той причине, что необходимо прикалывать язык к нёбу за каждое непонравившееся тебе слово, а в подавляющем большинстве случаев именно так все и происходит. «Честь — это прежде всего долг», — как утверждают, слова принадлежат Пятиликому. И даже если его нет, и никогда не было, откуда-то же они взялись? Но ведь и долг — понятие неоднозначное, им может быть и долг перед булочником, и перед родиной, а они никак не могут быть равны.

Когда мы подъезжали к дому бургомистра Ставличера вечерело, и на небе появлялись первые звезды. Улицы Ландара были запружены людьми настолько, что мы едва между ними протискивались. Вокруг нас смеялись, пели песни нестройными хорами, и по всему городу царила атмосфера ненатужного, искреннего веселья.

«Прав Огюст, — глядя по сторонам размышлял я, — городской бюджет пополнится значительно. И вот ведь еще как бывает — на западе провинции волнения, а здесь до них никому дела нет. Хотя вряд ли люди живут богаче».

— Евдай, — спешиваясь, и отдавая поводья, сказал я наемнику. — Извести Стаккера, чтобы выставил у моих дверей человека. И чтобы ни на шаг! Да, напомни, завтра выступаем.

Курт наверняка не забыл, но пусть удостоверится в том, что в моих намерениях ничего не изменилось. Бурчал голодный желудок, но куда больше хотелось спать.

— Если не случится ничего экстраординарного, даже не вздумайте будить.

Страж — мера для того чтобы мой сон никто не потревожил. В том числе и Тереза, которой может взбрести в голову навестить. Наверняка она побоится огласки, завидев у двери моей спальни караул.

— Хорошо, сарр Клименсе, — кивнул тот.

Евдай мне нравился еще и тем, что ни разу от него я не слышал слово «господин». Ни в свой адрес, ни в любой другой. Убеждён, случись невероятное, и ему придется разговаривать с самим королем, вряд ли тот дождётся всех тех почестей, к которым привык.

— Выставить караул, никого не впускать, завтра выступаем, — повторил Евдай. — А как же…

— Как-нибудь в другой раз.

Провести полночи в толпе на площади в надежде увидеть появление того, в существовании которого веришь постольку-поскольку, если веришь вообще, не хотелось до одури.

— Глядишь и другим больше времени останется для просьб.

Евдай шутку мою оценил. У них в степях верования совсем другие, и Пятиликому места в них нет. Богов у его народа много, все они суровы и жестоки, потому, наверное, и сами они такие же.

Проснулся я от духоты. Что было понятно: перед тем как рухнуть на постель, плотно прикрыл створки окон, и даже задернул портьеры, чтобы доносившийся с улиц Ландара гвалт не мешал. Открыл их полностью, с удовольствием подставил лицо ночной свежести, посмотрел на небо, восточный край которого начал алеть, а значит, до рассвета недалеко.

— Согласен, в комнате душновато, — раздался за спиной веселый спокойный голос.

Он заставил меня обернуться так резко, как только смог. Чтобы сразу увидел его источник — в кресле, рядом с которым примостился небольшой круглый столик с кувшином воды, парой бутылок ежевичного вина, вазой с цветами и несколькими бокалами, сидел человек. Он улыбался располагающей улыбкой, что совсем ничего не значило. Странное дело — в комнате, несмотря на распахнутые шторы, должно было оставаться темно, но, тем не менее, я смог разглядеть и его, и все остальное. Что успокаивало — оружия у незнакомца не было видно, а руки пусты.

— Кто вы?

— Ночной гость, судя по всему.

В логике ему было не отказать.

— Давно ждете?

— Смотря что именно подразумевать под этим понятием.

— Под каким именно? «Давно» или «ждете»?