После слов Грома, секретаршей ее, конечно же взяли. К тому же, с отцом ее все решилось благополучно. Потом, анализируя ситуацию, Гром понял, что Дробинский знал о возможном аресте ее отца, но не знал, что решение отменено. Слова же Грома он воспринял именно как сигнал об отмене этого страшного решения.
Марина получила подпольную кличку Тина и приступила к своим непосредственным обязанностям в редакции. Пэм полностью проинструктировала ее, сообщив о всех возможных опасностях, вплоть до попадения в тюрьму МНБ. Марине было все равно. Она как-то очень легко приняла формулу, обязательную для волков: судьба родителей не важна. По словам Пэм, Марина прекрасно понимала, что в случае ее ареста, и отца тут же снимут с ответственной должности, но это ее теперь нисколько не волновало. Во-первых, одно дело снимут, а другое — хотели убить. А во-вторых, все это для его же блага. Так она рассуждала.
Пэм со смехом рассказывала на одном из последних собраний, что Марина была крайне удивлена, когда узнала, что все, что ей надо сделать — подсунуть в пачку с почтой небольшой зеленый конвертик. Это ее даже расстроило — она явно готовилась чуть ли не к подвигу…
— Ничего, — мрачно тогда заметил Гром. — Подвиг предстоит ей впереди.
Он имел ввиду арест и дальнейшие допросы с пытками….
Итак, несмотря на очередные жертвы, подготовительный этап акции под условным названием «Пресса» был осуществлен волками действительно превосходно — к ним не вело ни одной ниточки. Волки полностью контролировали ситуацию.
— А сейчас я попрошу остаться здесь только ответственных за проведение акции, — потребовал Гром. — Остальные свободны.
Большая часть, присутствовавших на собрании встала и вышла из комнаты. Осталось лишь несколько человек: Пэм, Крот и сам Гром.
Они дождались, пока последний участник собрания покинет помещение, и приступили к обсуждению.
Глава 3
Дома Днёв пробыл совсем недолго. Заскочил в душ, переоделся, осмотрел квартирку. Еще только войдя в свою маленькую прихожую, подполковник понял, что у него были «гости». Он, в обще-то, в этом и не сомневался, но где-то в глубине души все же надеялся, что обойдется без обыска — уж если его квартиру обыскивать, то куда вообще все катится?
И все же обыск проведен был. Чисто внешне единственная в квартире комната выглядела точно так же, как и в то последнее утро, когда Днёв собирался на работу, еще не подозревая, что вскоре его ожидает арест. На стульях висели пиджаки и брюки, которые ему было вечно лень развешивать по вешалкам и убирать в шкаф. Несколько книг на столе. Кресло, диван, стандартная стенка, но улучшенной комплектации, купленная в спецмагазине, где могли отовариваться только сотрудники МНБ.
Но приглядевшись, подполковник заметил, что не все ящики стола задвинуты полностью. А он хорошо помнил, что в последние дни до них даже не дотрагивался.
Последние иллюзии исчезли тогда, когда он открыл створки шкафа, чтобы достать себе чистое белье — вот где все было совсем не так, как до его ареста. Вещи, вроде бы, были сложены, но не в том порядке, как их привык складывать он.
Все это, а так же еще некоторые мелочи, вроде стоявшего не на своем месте на кухне чайника (видимо, во время обыска кому-то захотелось пить) или повернутая в другую сторону рамка с фотографией Али говорило о том, что в доме его прилично пошуровали.
Найти они ничего не могли — это Днёв прекрасно понимал. Ничего противозаконного он в жизни дома (да и где-либо еще) не хранил. Но вот подбросить могли все, что угодно. Но, кажется, обошлось….
Решив, что как только окажется свободная минутка, он приведет все в былой порядок, Днёв все же поставил в привычном для себя ракурсе фотографию, где Аля с букетом цветов жизнерадостно улыбалась, глядя прямо в объектив, и покинул свое жилище.
У подъезда он с удивлением обнаружил, что служебная машина, которая доставила его домой, уехала, не дождавшись. Это свидетельствовало о том, что ему дают понять одно — забудь, подполковник, что было прежде; теперь ты под подозрением, а былые привилегии больше не для тебя.
Часы показывали полдень. Обогнув дом и выйдя на улицу, Днёв оценил интенсивность дорожного движения и пришел к выводу, что правильнее всего сейчас для него будет добираться до работы общественным транспортом. Да, других вариантов у него, по сути, и не было.
На самом деле, машин было не так уж и много — сразу после революции была проведена всеобщая инспекция транспортных средств, в результате которой многие граждане лишились права управлять автомобилем, причем пожизненно. Днёв хорошо помнил те времена, так как у его отца тогда была машина. Семья Днёвых, как и все остальные семьи в СНКР получили повестку, согласно которой в недельный срок они обязаны были представить в районное отделение народной милиции сведения о своих доходах, а так же имеющихся в их распоряжении транспортных средствах.
Примерно в те же дни по телевидению озвучили новый приказ временного верховного командования, из которого следовало, что сокрытие данных о доходах влечет за собой смертную казнь.