Волкодав

Предпоследним вышел поклониться кнесинке молодой уроженец далёкого Шо-Ситайна, меднолицый, с длинным хвостом светлых, точно пакля, волос и раскосыми голубыми глазами. Его страна лежала за морем, ещё дальше Аррантиады, и славилась замечательными табунами, пасшимися в необозримых степях. Там не строили больших кораблей, и этого шо-ситайнца, одного из первых в Галираде, привёз сюда отчаянный сольвеннский мореход. Волкодав видел, как кнесинка пометила что-то на вощёной досочке-цере. Наверное, постановила наградить предприимчивого корабельщика. Цера у неё была можжевеловая, с красивым резным узором из переплетённых стеблей на другой стороне. Волкодав разглядел его, потому что она держала досочку на коленях, челом вниз от солнца. К цере на шёлковом витом шнуре было подвешено писало – костяное, с навершием в виде лопаточки для стирания испорченных букв.

Шо-ситайнец, конечно, не знал языка, и ему помогал наёмный толмач. Благо людей, умеющих объясняться на всевозможных наречиях и желающих тем заработать, в Галираде было с избытком. Всего седмицу назад, ища работы, Волкодав и сам с отчаяния подумывал пойти в толмачи, но скоро отступился. Рылом не вышел, объяснили ему.

Почему-то его взгляд то и дело возвращался к человеку, переводившему для молодого купца. Это был мужчина, каких в любой толпе из ста сотня: невысокий, рыжеватый, неопределённого возраста (что угодно от тридцати до пятидесяти), с какими-то смазанными, незапоминающимися чертами лица. Такой с одинаковым успехом сойдёт и за сегвана, и за вельха, и за сольвенна. Может быть, именно поэтому Волкодав, любивший знать, с кем имеет дело, присмотрелся к нему повнимательнее. Что-то смущало его в этом человеке, но вот что?.. Его одежда?.. Насмотревшись на весьма пёстро одевавшихся галирадцев, особенно после встречи с тем стариком на морском берегу, Волкодав вряд ли удивился бы даже саккаремским штанам при мономатанских сандалиях. Нет, не то. Рыжеватый малый был одет вполне по-сегвански…

И вот тут до него дошло. Узор на рубашке причислял толмача к одному, совершенно определённому племени. А синие кисточки на сапогах – к другому!

Этот человек – не тот, за кого себя выдаёт!

Усталость и неизбежную сонливость как рукой сняло. Волкодав подобрался, готовясь к немедленным действиям. Больше всего ему хотелось подхватить кнесинку на руки, закрывая собой. Нет, нельзя…

– …На шеях его колесничных коней пребывает сила, грохот и страх врагам, – спокойно и складно переводил между тем толмач, и шо-ситайнец поглядывал на него с благодарностью. Волкодав живо представил себе хохот и улюлюканье горожан, возмущение кнесинки, и полную неповинность сегвана, второпях купившего хорошие сапоги и, вот незадача, не успевшего переменить кисточки. Волкодав ещё раз обшарил его взглядом, но не приметил никакого оружия.

Почему же в потёмках души продолжало звучать тревожное било, ни дать ни взять зовущее на пожар?..

– Позволь же, государыня, из рук в руки передать тебе три сокровища наших благословенных степей, трёх белых, как молоко, скакунов, никогда не слышавших ни грубого окрика, ни посвиста плети…

Купец отступил чуть в сторону, обернулся и махнул рукой слугам выводить косящихся, прижимающих уши красавцев – жеребца и двух кобылиц. Послышался восхищённый ропот: кони оказались действительно превыше всяких похвал. И, кажется, Волкодав был единственным, кто на них не смотрел. Он смотрел только на толмача. Тот, как и купец, тоже подался в сторону, только в противоположную, чего настоящий толмач не сделал бы никогда. А потом, продолжая улыбаться, вдруг сунул обе руки в рукава, а взгляд стал очень холодным. В эту долю мгновения Волкодав успел понять, что уже видел его раньше, и догадаться, почему убийца вырядился именно сегваном. Ради этих вот широких рукавов, не утеснённых завязками…

Дальше всё происходило одновременно. Кнесинка Елень не успела испугаться. Её отшвырнуло прочь вместе с креслом – прямо на боярина Лучезара, – а пригнувшийся Волкодав, как спущенная пружина, с места прыгнул на толмача, стоявшего в четырёх шагах от него. Уже в полёте его догнал крик кнесинки. Ему почудилось прикосновение: что-то прошло по его груди и по левому боку, почти не причинив боли. Значит, он всё-таки не ошибся. Как всегда в таких случаях, время замедлило для него свой бег, и он увидел, как досада от испорченного броска сменилась на лице убийцы страхом и осознанием гибели. Потом искажённое лицо и руки со второй парой ножей, уже изготовленных для метания, подплыли вплотную. Ножи так и не ударили. Ударил Волкодав. Кулаком. Под подбородок. И услышал короткий хруст, какой раздаётся, когда переламывают позвоночник.

Он свалился в пыль рядом с обмякшим телом убийцы, и время снова потекло, как всегда.