Волкодав

Над холмами занимался хмурый рассвет. Капли дождя сползали по краю полога и звонко плюхались в лужу, из которой торчали мокрые головешки. Каким славным теплом дышали они вчера вечером. Теперь тепла не было и в помине.

Во всем мире не было больше тепла, кроме тех жалких крох, что еще сохранялись под старым плащом… Во всяком случае, с той стороны, где плечо Волкодава упиралось в костлявую спину Тилорна…

По груди и спине вовсю гуляли мурашки, лопнувшие волдыри взялись хрупкими корочками. Серый полусвет казался ослепительно ярким и больно, до слез, резал глаза. Память тела, просыпавшаяся всякий раз, когда Волкодаву бывало по-настоящему плохо. Правый бок вспух подушкой и отвратительно ныл.

Девчонка Ниилит спала по другую сторону Тилорна: черные кудри, выбившиеся из-под плаща, переплелись с его пепельными. Волкодав осторожно отодвинулся, сел, задыхаясь от боли, и подоткнул облезлую шерстяную ткань, чтобы им не было зябко.

Нелетучий Мыш по давнему обыкновению висел на распорке, поддерживавшей полог. Скоро взлетишь, мысленно пообещал ему Волкодав. Зверек тут же раскрыл светящиеся бусинки глаз, сладко зевнул и снова спрятал ушастую голову под крыло. Он давно оставил ночной образ жизни, привыкнув спать в любое время, когда не происходило ничего интересного. Волкодав выбрался под мелкий холодный дождик и первым долгом оглядел круг, которым накануне вечером обвел свой маленький лагерь. За ночь никто не приблизился к этому кругу, не попытался нарушить его. Волкодав покосился на деревянную распорку, считая зарубки. Две зарубки – два дня. Сегодня третий.

Он знал, что ночью пойдет дождь, и позаботился запастись сухими дровами. Холод донимал Волкодава, что-то противно сжималось в груди, мешая дышать. Он заново разжег костер, принес воды и повесил над огнем котелок. Еще раз перешагнул круг и, нагнувшись, стал собирать молоденькие листья земляники.

Когда-то давно, очень давно маленький мальчик из рода Серого Пса увидел человека, вышедшего к деревне на лыжах, с мешком за спиной. Человек этот сел на снег у околицы и ждал, ни с кем не разговаривая и не поднимая глаз, пока из общинного дома не вышла большуха и, коротко расспросив, не провела его в ворота.

«Кто это?» – спросил мальчик у матери.

«Это сирота, – ответила мать. – Он из племени вельхов. У него не осталось никого из родных. А имущества – только то, что в мешке».

Весь день мальчику очень хотелось пойти в большой дом и поближе рассмотреть удивительного человека, у которого – надо же! – не осталось ни родственников, ни своей избы. Сирота – значит, делай что хочешь, все равно никто ответа не спросит. Зато и его самого любой мог обидеть, не опасаясь отмщения, потому что мстить будет некому…

И мальчик стал думать о том, как интересно быть сиротой, но потом вспомнил, как впервые пошел один на охоту – и ужаснулся, поняв, что сироту никто не ждал из зимнего леса домой, к теплому очагу, к миске со щами.

А через несколько месяцев, накануне той ночи, когда мальчику должны были наречь имя, сирота-вельх сражался за семерых и все пел какую-то песню на своем языке – пел, пока не свалился зарубленным.

Верно, у вельхов тоже была своя Песнь Смерти…

Котелок закипел. Волкодав снял его с огня, бросил в воду пригоршню сладко пахнувших листьев, закрыл крышкой и отправился к ручью умываться.

Добрый запах скоро разбудил Ниилит. Увидев, что девчонка проснулась, Волкодав достал нож и сделал на распорке еще одну зарубку. И решил, что сегодня, пожалуй, не грех уже и заплести волосы. Сыновья Серого Пса распускали их только для большого дела, требовавшего высокого сосредоточения духа. Например, перед охотой на медведя.

Или местью…

Одергивая рубаху, Ниилит выбралась из-под плаща, поклонилась Волкодаву и скрылась в мокрых кустах. Волкодав расчесал волосы надвое и заплел с каждой стороны по косе, пропуская пряди снизу вверх в знак того, что большое дело совершено. На девятый день он заплетет их иначе, отдавая сделанное прошлому…

– Господин, ты заболел, – сказала вернувшаяся Ниилит, и Волкодав недовольно подумал, что колотивший его озноб был, оказывается, заметен со стороны. Он нехотя поднял голову, и девчонка тут же протянула руку, – пощупать лоб. Самоуправства над собой Волкодав не терпел никогда. Он еле сдержался, чтобы тут же не оттолкнуть ее. Но пальцы Ниилит оказались легкими и прохладными – не холодными, а успокаивающе прохладными, – и отталкивать ее расхотелось.

– У тебя жар, господин, – сказала она и отняла руку. Он молча кивнул. А то он сам не знал, что у него жар. И была охота об этом болтать. Как будто от разговоров он вот прямо так и поправится. Или необходимость идти куда-нибудь пропадет.

– Если бы я был хоть чуть посильнее, я бы мог… – подал голос Тилорн. Волкодав не удостоил его ответом. Тилорн поднес к лицу ладонь, зачем-то поводил ею перед глазами и со вздохом убрал руку под плащ.