Волкодав Сталина

«3-м отделом УГБ УНКВД МО вскрыта и ликвидируется шпионско-террористическая организация, созданная чешскими разведывательными органами из эмигрантской молодежи, объединившейся в Союз студентов — граждан РСФСР в городах Праге и Брно.

По показанием арестованных… установлено, что союз студентов — граждан РСФСР создан чешскими разведывательными органами и РОВС для легальной переброски в СССР шпионов, диверсантов и террористов. Одним из инициаторов создания этого союза является Быстролетов Дмитрий Александрович, который, по показаниям арестованных, является агентом чешских разведывательных органов.

Быстролетов прибыл в СССР в 1929 году и до последнего времени ведет разведывательную работу, являясь резидентом чешской разведки.

Сообщая об изложенном, просим вашей санкции на арест Быстролетова как одного из активных участников вскрытой шпионско-диверсионной и террористической организации»[167].

С этим текстом Павел Анатольевич Судоплатов мог ознакомиться только в одном случае — если бы он был начальником человека, фигурировавшего в тексте документа. Маловероятно, что главному герою нашей книги подчинялся «Ганс». Напомним, что в конце 1937 года первый исполнял обязанности помощника 4-го (испанского) отделения ИНО. А второй, как он сам написал в своих воспоминаниях, «работал в 20-м секторе у полковника Гурского (“Монгол”) в качестве переводчика»[168]. Поясним, что речь идет о Карле Вольдемаровиче Гурском, который был в 1925 году завербован Сергеем Михайловичем Шпигельгласом в Харбине. С 1928 по 1937 год работал помощником нелегальных резидентов Эриха Альбертовича Такке и Василия Михайловича Зарубина в Берлине. В сентябре 1937 года был отозван в Москву. Репрессирован[169].

Если не знакомился с «сигналом» от коллег по Лубянки, то, значит, проявил инициативу.

Вновь вернемся к монологу главного героя нашей книги:

«…Как-то я зашел к Шпигельгласу, смотрю, он бегает по комнате взад и вперед и кричит: “я японский шпион”, “я японский шпион”, и тут же мне сказал, что ему передали ключи от сейфа и в нем обнаружили материалы, в которых он изобличается как японский шпион. В это время следствие шло полным ходом, и если бы я подал заявление, оно бы ничем не помогло, поэтому и ничего не писал. Шпигельглас тут же вызвал одного из начальников отделения и дал ему распоряжение, чтобы он принес ему дело, в котором имеются материалы о его борьбе с японской разведкой на ДВК.

Я считаю, что все эти обвинения, которые мне приписывают, я их не заслуживаю, единственно то, что я действительно дружил с Соболь….»

Внезапно один из присутствующих прерывает выступление оратора таким вопросом:

«…Вот вы говорите, что дело Горожанина вас ошарашило, в каком это году было?»

— Это было в 1936 году, — уверено и удивленно ответил главный герой нашей книги, пытаясь понять, зачем член парткома спросил об этом.

— Когда вы разговаривали с Пассовым о Быстролетове, что он вам сказал? — прозвучавший вопрос не дал ему времени на размышления.