Волкодав

Я тоже, подумал Волкодав, но вслух, конечно, ничего не сказал. Медяки снова стукнулись один о другой, случайно встретившись в кошеле, и его вдруг посетила шальная мысль: а что, если в самом деле сладостей для Ниилит?.. Нет, чепуха. Уж лучше чашку молока да кусок белого хлеба Тилорну…

В это время в дверь постучали. Волкодав кивнул, и Ниилит, стоявшая у входа, открыла.

Через порог шагнул корчмарь с плетёным подносом в руках. Была на том подносе деревянная плошка с хорошим ломтём жареной свинины, большая миска пшённой каши на молоке, кружка пива, хлеб и несколько пряников. Корчмарь улыбался, глядя на Волкодава.

– Я решил, – сказал он, – что подкрепиться вам всё-таки не помешает. Гость не должен оставаться голодным, раз уж вошёл в дом.

– А не проторгуешься ты так, достойный хозяин? – не торопясь принимать поднос, хмуро спросил Волкодав. – Никто ведь не знает, как скоро я смогу возвратить тебе долг…

– …и сможешь ли вообще, – подхватил тот и поставил еду на подоконник. Отломил кусочек хлеба, макнул в жир и угостил Мыша. Чёрный зверёк сперва угрожающе распахнул крылья, но потом передумал, взял хлеб и с аппетитом принялся есть. – Я не первый год живу и торгую в этих местах, – продолжал корчмарь. – Я знаю твой народ и давно понял, что венны никогда не забывают долгов… – Тут его взгляд как бы невзначай скользнул по косам Волкодава, говорившим о недавно исполненной мести. – А кроме того, господин мой, я усвоил, что люди куда как глазасты и склонны всё замечать. Стало быть, очень скоро вся округа прослышит о том, что корчмарь Айр-Донн не отказал в ночлеге и пище храбрецу из племени веннов, который совершил некое достойное дело и оттого временно обеднел. Поживёшь с моё на этаком перепутье…

Не договорив, он вновь улыбнулся, вышел за дверь и без стука притворил её за собой.

– Спасибо тебе, добрый Айр-Донн, – запоздало подал голос Тилорн.

Нелетучий Мыш прожевал хлеб и пощекотал Волкодава крылом, выпрашивая добавку.

Вечером, выбравшись во двор подышать, Волкодав засмотрелся на старую яблоню, росшую подле крыльца. Раскрывшиеся цветы нежно-розовым облаком окутывали её до самой верхушки, но узловатый, исковерканный ствол и корявые сучья говорили о трудно прожитом веке.

Так, бывает, немолодая женщина вынет из сундука красно-белое свадебное платье, приложит к груди – и задумается и вновь станет похожа на ту юную красавицу, которой когда-то была…

– Эгей!.. – В высоком окне дома появился мальчишка и, желая, как видно, покрасоваться перед незнакомцем, махнул с подоконника прямо на дерево. Взвились оборванные лепестки, жалобно охнули столетние ветви. Большой сук, не выдержав, надломился и повис: белая трещина пролегла меж ним и стволом.

Волкодав за ухо спустил наземь прыгуна:

– Живо неси вар и верёвку…

– А ну её!.. – отбежав в сторонку, раздосадованно прокричал сорванец. – Она уж и яблок-то не даёт!

– Сказано тебе – неси, вот и неси, – строго заметил Айр-Донн, вышедший на крыльцо. – Слушай, что старшие говорят! – И, когда тот убежал, пояснил смотревшему на него Волкодаву: – Это мой сын. Баловник, сил нет. А яблоня, почтенный, в самом деле пустоцвет. Всякий год срубить собираюсь, а погляжу, как цветёт, и отступлюсь. Если бы ещё и яблоки были…

Мальчишка принёс вар и лыковую верёвку, и Айр-Донн увёл его в дом: сын собирал со столов пустые кружки, помогал мыть посуду. Оставшись один, Волкодав надёжно подвязал сук и замазал рану, чтобы не завелась гниль. Потом сел наземь и прислонился спиной к изогнутому стволу.

По двору туда и сюда ходили люди, из корчмы доносился приглушённый гул голосов. Цветущие ветви рдели над головой Волкодава, тихо светясь в предзакатном розовом небе…

Такие же яблони росли у него дома…

Как всегда, при мысли о доме слева в груди заныло глухо и тяжело. Волкодав закрыл глаза и, откинув голову, прижался к дереву затылком. Какие яблоки чуть не до нового урожая хранились в общинном подполе, в больших плетёных корзинах, – румяные, сочные слитки благословенного солнца… Какой дух всегда был в том подполе, войдёшь – и точно мать в щёку поцеловала… Ни один Серый Пёс не дерзнул бы обидеть старую яблоню. Это ведь всё равно что обидеть женщину, которая с возрастом утратила материнство и сменила рогатую бисерную кику на скромный платок…

Кто теперь полными вёдрами разбрасывал под яблонями навоз, кто подпирал жердями тяжёлые, клонящиеся ветви, кто благодарил за добро?

Старое, мудрое дерево с заботливой лаской смотрело на молодого бестолкового парня…