Волкодавам виза не нужна

– Ага, – согласился Величко. – Я так и понял. Я полковника, как он вышел, окликнул: «Эй, мы здесь ночевать не собирались. Нам еще до утра столько километров отмотать надо, что будь здоров! Нас кто назад повезет?» Полковник услышал. Не все, может быть, но суть понял. Выглядел он зло, на меня вообще зверем посмотрел, словно я веревки на нем не развязывал, а, наоборот, затягивал потуже. Сразу не ответил, только рукой махнул, приглашая. Сам, моего ответа не дожидаясь, в барак двинулся. Я за ним.

Лесничий включил ноутбук со съемкой сверху, которую удалось сделать с помощью беспилотника, и повернул монитор в сторону лейтенанта. Съемка велась в инфракрасном режиме с лазерной подсветкой. При определенных навыках, которыми военные разведчики обязательно обладали, можно было все прекрасно понять.

– Который корпус?

Величко коротко глянул и без сомнений показал пальцем.

– А здесь что? – Старший лейтенант показал на другой корпус, почти квадратный, на крыше которого отчетливо просматривались три тарелки спутниковых антенн.

– Двухэтажное здание из силикатного кирпича. Если бы не антенны, я бы подумал, что там казарма. По крайней мере, все матрасники кроме полковника сразу туда двинулись. Отсохшие руки и ноги у них уже шевелились. Думаю, рано мы их развязали. Еще бы часик, совсем кровообращение нарушилось бы. Ну да ладно. Сам не люблю сослагательное наклонение. Что сделано, то сделано.

– Не отвлекайся.

– Вообще-то я могу предположить, что на здании антенны спутникового телевидения. «Гуси» – народ избалованный, комфорт любят. Какие каналы, не знаю, но допускаю, что на английском языке…

– Штаб!.. – коротко напомнил командир.

– Да, штаб – в бараке. Вошел я сразу за полковником. За столом, справа от двери, сидел дежурный, перед ним компьютер. Он, как я понял, доложил, что ничего существенного не произошло, а сам нос от полковника воротил. На меня посмотрел косо. Но полковник уже все прекрасно слышал. Он сделал знак, я прошел за ним. Меня Коллинз выделил, наверное, потому, что я еще в кузове распоряжаться начал, а потом в кабину к нему сел. Полковник сообразил, что я нацгвардейцами командую.

– Это было нетрудно, – сказал Иващенко. – Не у всех, как у нас, командиры самые молчаливые. Болтливых больше.

Величко сделал вид, что эти обвинения его не касались, и спокойно продолжил:

– Привел он меня в кабинет. На столе сразу семь мониторов и ноутбук. Все светятся, ни один в спящий режим не ушел. Может, он вообще отключен. Или кто-то другой в кабинете сидел до приезда полковника. Я так понял, что работает это круглосуточно. Что на мониторах – я не видел. Коллинз мне на стул показал, я сел, нога на ногу. Я же не знал, что с полковником беседую. Мог с ним и на равных держаться. Коллинз сначала на мониторы посмотрел, только потом – на меня. Видимо, там контроль территории, подходов к ней и еще что-то подобное. Насколько я знаю такую технику, она автоматически начинает работать на движение объектов. Подает сигнал. До этого спит сладким сном. Коллинз в кресло не сел, а упал. Мне показал на тот самый стул, позади мониторов и сразу задал вопрос по-русски: «Ты кто по званию?» «Лейтенант, – честно признался я, а потом уже соврал: – Командир диверсионно-разведывательной группы». – «Это хорошо. Я диверсантов уважаю. Но меня сильно волнует один вопрос, который к диверсиям отношения, мне кажется, не имеет». Я почти по стойке «смирно» сидя вытянулся. Было бы где лечь, я бы лежа вытянулся и честь отдал. «Слушаю». – «Почему эти русские спецназовцы снимают с нас, убитых и пленных, по правому?» Я по-настоящему удивился: «По правому ботинку?» – «Именно так». Это для полковника был жизненно важный вопрос. Я глаза закатил, вспоминая, отвечал медленно, вдумчиво, со знанием дела: «Это не русский спецназ, а донские казаки. Они тоже из России, но гораздо хуже спецназа. У них какое-то колдовство есть. Спецназ ничем таким не занимается, своими руками убивает. А вот казаки!.. У нас в прошлом месяце в одну роту трех убитых передали без правого ботинка. Через день или два – я уже точно не помню – каждый третий в роте погиб. Там тоже донские казаки были. Больше про ботинки я ничего не знаю». Честное слово, у полковника вставная челюсть выпала, он ее губами еле-еле поймал. «Никому об этом не говори», – попросил он меня, заикаясь. Я посчитал, что пора сматываться, и откровенно ему об этом заявил. Мол, мне еще группу к своим отвезти надо. Полковник в свои мысли и страхи провалился, как в унитаз, никак сосредоточиться не мог. Я ключи от машины потребовал. Он отдал их сразу, не думая, и сам вышел меня проводить. Как будто боялся, что я за дверью кабинета начну всем про правые ботинки рассказывать, а во дворе вообще кричать об этом буду. Дежурному по штабу полковник сказал, что нас с машиной нужно выпустить. Парни мои из кузова вообще не выбирались. Так мы и уехали. А Коллинз нас с крыльца взглядом провожал. Мне показалось, что у него челюсть все еще дрожала.

– По личному составу что-нибудь увидеть сумел? – спросил Лесничий.