Похоже, приплыли. Воронцова или выдавала запредельный по качеству уровень блефа и актерской игры, или действительно знала про Володю Волкова куда больше меня самого. И я — чего уж там — скорее поставил на второе. Имея время, почти неограниченные ресурсы и жуткого колдуна в покровителях, раздобыть нужную информацию не так уж и сложно. Особенно если дело касается самого обычного гимназиста.
Впрочем, я и сам изрядно наследил — уже после того, как весной переместился в этот мир и загремел в чужое тело. Юный организм не то, чтобы заставил меня полностью забыть об осторожности и уж точно не лишил разума, однако в нынешней «версии» я изменился. Стал более… темпераментным?
Да, пожалуй, самое подходящее слово — во всех его смыслах. Я-прошлый взвешивал любое решение. Отмерял не по семь, а порой по семьдесят раз, и в конце концов все равно не резал, если на то не было особой надобности. Вековая мудрость, здравый смысл и умение не находить себе ненужные неприятности сохраняли мне жизнь куда надежнее, чем магия, сверхчеловеческое здоровье и способность рвать железо голыми руками или залечивать дырки от пуль за пару часов. Единственное, чему я по-настоящему научился за сотни лет — не лезть, куда не следует.
И к чему это меня привело?
К уютной холостяцкой берлоге в глуши среди леса и карбюраторной «Ниве» с понемногу гниющими порогами. К кофе по утрам, никому не нужным записям и абсолютному, дистиллированному нежеланию изменить хоть что-то — неважно, в себе или в мире. Я просто остановился на обочине жизни и теоретически мог продолжать подобное существование бесконечно долго.
Если бы мой бессрочный отпуск не прервал неотвратимый армагеддон.
Здесь же все с самого начала пошло иначе: судьба с присущей ей иронией с размаху швырнула меня в водоворот событий, а я почему-то не стал выплывать, а вместо этого нырнул еще глубже. Утраченные силы и обретенная взамен вторая молодость заставили полагаться не на холодный расчет, а всемогущий «авось» и его величество случай.
И, надо сказать, мне везло. С того самого дня, как я лихо продемонстрировал Дельвигу немыслимые для обычного гимназиста познания и выучку. Его преподобие, хоть и скрипом, удовлетворился историей про добрую старушку-колдунью, которой по одной ей ведомой причине захотелось обучить нерадивого отрока премудростям защитных ритуалов и еще кое-чему по мелочи. Геловани — с его-то опытом и чином — просто обязан был выпытать всю подноготную и даже отправить кого-нибудь навестить родню Володи Волкова в Псковской губернии. Однако почему-то тоже не стал копать вглубь… Видимо, это и вселило в меня бестолковую уверенность в собственной удаче.
Но любое везение рано или поздно заканчивается. И нельзя вечно оставаться самым хитроумным — особенно в мире, где, как и в моем прежнем, живут мастодонты вроде меня прежнего… по меньшей мере один мастодонт. Немыслимо старый, опытный, коварный и наверняка видавший кое-что и покруче гимназиста, который вдруг обрел немыслимые для своего возраста умения и таланты.
И, что весьма вероятно, этот самый мастодонт вполне мог провести отведенные матушкой-природой столетия не сидя в окопах бесконечных войн, а наращивая и без того немалого могущества до пределов, к которым я даже в прежнем теле так и не приблизился.
И, надо сказать — не очень-то и хотел.
— Осмелюсь предположить, что тебе известен ритуал, — задумчиво продолжила Воронцова, разглядывая меня сквозь полуопущенные ресницы, — который позволяет менять личину.
— В каком смысле? — буркнул я.
— В самом что ни на есть прямом, Володя. При определенных обстоятельствах Владеющий может взять облик другого человека и носить его, как маску. Заместо собственного. — Воронцова провела кончиками пальцев себе вдоль линии волос и спустилась через скулу до подбородка, будто примериваясь, как прорезать кожу. — Ритуал довольно… довольно грязный и жутковатый, ведь чужое лицо придется буквально забрать. Силой, конечно же — едва ли кто-то согласится на подобное по своей воле.
Я брезгливо поморщился. Думать о подобной… скажем, так, операции, не хотелось совершенно, но память с издевкой принялась выуживать из запертых на сотню замков схронов знания, которых я предпочел бы не иметь вовсе.
И они ненавязчиво намекали, что ритуал, о котором говорила Воронцова, вполне реален… теоретически. Схема наверняка получилась бы сложной и запредельно прожорливой, и воплотить ее в прежнем мире можно было разве что в расчетах на бумаге. А вот в этом, нагруженным энергией эфира до краев и даже чуть выше, я мог провернуть все это одними собственными силами, без помощников и хитрых ингредиентов или усилителей контура.