Волна. О немыслимой потере и исцеляющей силе памяти

Уже три года я безостановочно внушаю себе: они мертвы. Боюсь забыться и хоть на миг подумать, что они живы. Приходить в себя после такого, пусть даже и кратковременного, срыва будет намного мучительнее, чем все время знать. Но меня подводит предвечерний свет, и я теряю ориентиры. Это даже не мои обычные осторожные воспоминания — нет, я будто переселяюсь в них, нашу жизнь, нашу машину. Тот самый срыв, которого я так боялась. Я вижу крошечную звездообразную трещину на ветровом стекле. Однажды — мы только успели купить машину — из-под колес вылетела галька и стукнулась об окно. В ногах у меня валяется всеми истоптанный, потрепанный атлас автомобильных дорог. Вик сидит сзади меня, а Малли — сзади Стива. Между ними на заднем сиденье валяются две пустые смятые пачки смородинового сока; последние капли вытекают из соломинок и пачкают спинку. Где-то на полу перекатывается обмусоленный огрызок яблока, который можно было выкинуть в окно, а не оставлять гнить в машине. Надо поскорее добраться домой и приготовить мальчикам ужин. Эти воскресные вечера — сплошная суета!

Не мертвый ли фазан вон там, на обочине? Нет с нами моих мальчиков — уж они непременно его заметили бы и что-нибудь сказали. Что-то вроде: «Фу-у-у! Круто. Пап, как ты думаешь, когда его убили?» Их нет. Но я не хочу покидать их. Хочу навеки зависнуть в нашем «Рено-Мегане» цвета синий металлик. Зачем я позволяю себе такое? Ведь все равно придется переползать в реальность, и это обернется чудовищной пыткой. Наверное, воздействует убаюкивающее тепло машины Дэйва. И я снова срываюсь — на сей раз осознанно.

Вот они тихонько сидят рядом, для разнообразия прекратив пинаться и спорить, кто громче отрыгнет. Вик замечает в небе стайку скворцов и провожает ее глазами. На самом деле ему хотелось бы увидеть ястреба, но еще лучше — воздушный бой ястреба с вороном. Малли клюет носом — в этой машине его часто клонит в сон. Но засыпать уже слишком поздно, и мы просим сына: «Вик, милый, поговори с братом, взбодри его. Если он сейчас выспится, ночью его не уложишь». Дома они, конечно, наперегонки взлетят по ступенькам крыльца и начнут трезвонить в дверь, прекрасно зная, что внутри никого нет. Потом будут спорить, кому первым идти в туалет. Стив предложит пойти пописать всем вместе, что братья с превеликой радостью и сделают. Я в тысячный раз спрошу, почему ни один из них не желает воспользоваться вторым туалетом наверху. Прикрикну, чтобы не устраивали потоп. Сделав свои дела, они, разумеется, подотрут пол бело-голубым полотенцем для рук, а потом повесят полотенце обратно на крючок. Сквозь шум воды я услышу их виноватое хихиканье. Но это потом, дома. А пока мы едем в машине и мальчики сидят в одних носках, потому что Стив закинул их грязную обувку в багажник.

Малли ужасно гордится новыми ботинками — коричневыми, на толстой подошве, совсем как у папы. Сегодня в лесу он даже не ноет и не просится на руки. «Веди нас, Мал. Ты обут лучше всех!» — говорим мы ему. Он заявляет, что красные ярлычки на его ботинках светятся, как фонарики, и не дадут нам заблудиться даже в самой темной чаще. Потом решительно затопал впереди всех, останавливаясь, только чтобы сорвать ягоду черники, а заодно проверить, не скользят ли ботинки на крутом склоне. Черники мало, вдоль тропинки попадаются лишь засохшие коричневые гроздья с мелкими фиолетовыми ягодами на кончиках. Мальчики с трудом отдирают их, суют в рот и морщатся от кислого вкуса. Вик влезает в заросли крапивы, и Стив показывает ему, как надо прикладывать к ноге подорожник, чтобы не жгло. «Подорожник всегда растет недалеко от крапивы», — объясняет он. Мы прошагали, наверное, пару миль, но Малли ни разу не захотел повернуть назад — очень ему нравится шагать в новых ботинках.

И вдруг снова воспоминания. Ботинки. Те самые ботинки. Я вспоминаю — и сердце леденеет. Полицейские забрали один ботинок из дома моих родителей, когда шло опознание тел. Им был нужен образец ДНК. Его потом возвратили в полиэтиленовом пакете вроде тех, в которые пакуют сэндвичи, только побольше. Вот и все. Я снова терплю поражение. Один раз позволила семье вернуться к жизни — и меня тут же прихлопнуло ботинком. Но как хочется еще побыть с ними. Вот бы навсегда остаться в нашей машине.

Я предлагаю Стиву: «Давай уложим мальчиков пораньше и посмотрим “Шоу Кэтрин Тейт”? Мне, правда, надо составить план завтрашней лекции, но это подождет». Что я несу? Какое «Шоу Кэтрин Тейт»? Оно тогда еще не шло. Эту передачу запустили после — мы никогда не смотрели ее вместе. Мы многое пропустили. Ничего не поделаешь, пора сдаваться и отступать на прежние позиции. Назад, в реальность. Дневной свет быстро гаснет, воздух становится резким и колким, как всегда в начале весны. И вдруг с заднего сиденья раздается мальчишеский голос: «Мам, а завтра нам надо в школу?» Может быть, стоит обернуться, и…

Четыре

Лондон, 2008 год