Волна вероятности

Дверь «Крепости» открывается, в помещение врывается облако морозного пара – холодный в этом году февраль. А в конце января вообще были ночи, когда температура падала ниже минус двадцати. «Как будто, – сердилась Дана, – в небесную канцелярию пробрались сволочи из правительства и добавили к карантинным мерам морозы, чтобы уж точно все живое в городе извести». «В наших краях, – неизменно смеясь, отвечала ей на это Юрате, – просто принято так. Когда у людей начинается полный треш, зимы становятся гораздо холодней, чем обычно. Но это не жестокость, а милосердие: если станет совсем уж невмоготу, просто выпей бутылку водки на улице, на морозе легко умирать». Редкий случай, когда Юратины шутки Дане не нравились. Впрочем, Юрате и не шутила. Просто ее милосердие вот так проявляется: самую страшную правду она всегда говорит, смеясь.

«Ладно, пусть шутит, не шутит, как хочет, – думает Дана. – Лишь бы была. И приходила сюда почаще… Так, собственно, вот же она!»

Еще никого, ничего не видно, но счастливая Дана восклицает: «Юратичка!» – и облако морозного пара отвечает: «Ага».

Но вместо Юрате в «Крепость» заходит какой-то темнокожий мальчишка, по виду – типичный студент. В такой тонкой куртке, что смотреть невозможно. И, конечно, без шапки на светло-русых (шикарно покрашенных, совершенно как натуральные, – одобрительно отмечают Дана с Наирой, остальные в этом вопросе не разбираются) кудрях. И в демисезонных кроссовках, из которых торчат тонкие голые щиколотки. При том что, если верить термометру, на улице сейчас минус восемь, а если своим ощущениям – ледяной скандинавский мифический ад.

– У нас проблема, – объявляет Юрате, входя вслед за ним. – Это Лийс; впрочем, сам-то он как раз не проблема, а мой друг и гость. Плохо только, что Лийс – не Снегурочка. А одет – сами видите как. Поэтому срочно налейте ему чего-то горячего. А потом будем думать, во что его одевать. Потому что нам, согласно моему режиссерскому замыслу, предстоит ночная пробежка по улицам. Километров на пять.

Лийс (он поначалу думал, что в сложившихся обстоятельствах уместней использовать священное имя Лаорги, но Юрате ему объяснила, что в баре будут ее друзья, все как один отличные, поэтому третье легкое имя идеально для них подойдет); так вот, Лийс сейчас едва понимает, что происходит, так сильно замерз. С одной стороны, интересный опыт, а с другой… э-э-э… чересчур интересный! Не факт, что было так уж необходимо его получать. «Ну, сам дурак, – в который раз говорит себе Лийс (Лаорги). – Привык за годы работы к частичному воплощению, когда тебе до фени окружающая среда. Просто забыл, что если воплощаешься полностью, надо одеваться по погоде, причем не домашней, а местной. Пришел сюда в чем попало, а здесь шуба нужна! И валенки. И шапка с ушами. И рукавицы. И два шарфа… а лучше три».

Кто-то усаживает его на стул, вручает здоровенную кружку, говорит: «Осторожно, пей по чуть-чуть, горячо». Лийс, глубоко впечатленный полнотой своего воплощения и остротой ощущений (морозом – особенно), не пытается спорить: «Да что мне сделается», – а благоразумно отпивает совсем небольшой глоток.

– Тень моя в небе! – восхищенно бормочет он, что в приблизительном переводе означает «Мать твою за ногу». Но публика в «Крепости», слава богу, привычная, каких только заковыристых выражений на своем веку ни наслушалась. Поэтому никто не начинает выспрашивать, при чем тут небо и что за тень.

– Сейчас согреешься, – говорит Лийсу очень красивая женщина (впрочем, ему в этом баре красивыми кажутся все до единого, потому что Лийс видит, в первую очередь, настроение, чем оно лучше, тем красивей в его глазах человек).

– Уже согрелся, – благодарно улыбается Лийс. – Глинтвейн отличный. Из ряда вон выходящий у вас глинтвейн.

– Да, вкусно вышло, – соглашается женщина. – Из-за клубники, наверное. Мне как раз перед вашим приходом подарили коробку клубники. Тебе повезло.

Лийс энергично кивает – мол, еще как повезло! – пьет глинтвейн и с любопытством озирается по сторонам. И понемногу начинает понимать, зачем некоторые высшие духи соглашаются без священных имен и могущества жить среди обычных людей. У этих обычных людей, говорит себе Лийс (Лаорги), бывают такие шикарные бары с глинтвейном! И среди них можно найти таких прекрасных веселых друзей! (Что Лийс понимает, это ему только кажется; впрочем, часть правды в его догадках все-таки есть.)

– Он приехал издалека, – скороговоркой объясняет Артуру Юрате. – Не сообразил, что у нас тут холодно. Прогноз погоды заранее не посмотрел. И я, молодец такая, не догадалась предупредить. Моя одежда ему не подходит. Даже не в том беда, что женская, просто от холода не спасет. Сам знаешь, как я зимой одеваюсь, – Юрате демонстративно оттягивает рукав своей белоснежной куртки, чтобы стало понятно, насколько он тонкий. – И шарф у меня дома всего один, да и тот летний – помнишь, смешной с черепами? Короче, давай разденем тебя, дорогой.

– Давай! – легко соглашается Артур и тут же начинает расстегивать брюки.

Юрате хохочет: