Волна вероятности

Его смех подействовал, как команда «отомри» в детской игре, все как-то сразу пришли в себя. Надя наконец заметила сидящего в центре стола кота Вурстера и принялась его гладить, Тим огляделся в поисках Трупа и на всякий случай крикнул: «Тебе помогать?» Сам Самуил подошел к окну, открыл его настежь и высунулся по пояс – дышать.

Миша (Анн Хари) отвернулся наконец от картины, сел на стул, яростно растер лоб и виски. Вспомнил цитату: «Я подумаю об этом завтра». «Унесенные ветром», Лена Бройген. То есть, автор, понятно, Маргарет Митчелл, а Лена Бройген (адрэле Адара Шу Ниса) ее отыскала и в Лейн принесла. И тоже, говорят, не особо любила, как я Стивена Кинга. Какие же мы все смешные! И какими причудливыми путями водят нас чутье и удача Ловца.

«Так-то лучше, – говорил себе Миша (Анн Хари). – Вот и думай про Стивена Кинга, про Лену Бройген, про все эти наши великие и смешные дела. Именно то, что надо. А картина – ну что картина. Просто морок на меня навела».

Вильнюс, никогда

Ванда просыпается – а вот, кстати, поди пойми, от чего она просыпается. Не от шума и не от яркого света, но с точки зрения Ванды это очень похоже на свет и шум. «Что за е… – сердито думает сонная Ванда и вдруг вспоминает: – Так у меня же Маринка! Нет, ну тогда нормально. Маринке все можно. Пусть включает свет и шумит».

«Раз все равно проснулась, – думает Ванда, – надо встать и пойти ее навестить. Может, Маринке чего-нибудь нужно, а она не знает, где взять, и не хочет меня будить».

Ванда встает, не включая свет (объективно, в спальне темно, но видеть эта темнота не мешает), осматривает себя. Точнее, она вспоминает: «Так, я всегда сплю в пижаме, значит, сейчас на мне тоже пижама; интересно, какая? Зеленая. Ну, хорошо».

Прежде чем выйти из спальни, Ванда долго стоит на пороге, ей сперва надо вспомнить, что за дверью – кухня? гостиная? коридор? «Так Маринкина комната! Они у нас смежные», – наконец вспоминает Ванда и переступает порог.

Маринка тоже в пижаме, синей в крупную клетку, сидит на диване среди подушек и одеял. Маринка прекрасней всех в мире. Темноволосая, рыжая, тонкая, толстая, кудрявая, стриженная под ноль. Ей, наверное, лет пятнадцать, а может быть, тридцать или, например, пятьдесят. То есть Ванда пока не вспомнила, какая Маринка, как выглядит, откуда взялась, кто она. Подружка? (Новая? давняя?) А может, сестра или дочь? Ванда потом это вспомнит (или придумает, или, внимательно посмотрев на Маринку, поймет). А сейчас она не ставит вопрос таким образом. Просто любит ее больше жизни, и все.

В руках у Маринки – что это за штука? Ванда пока не знает, но, если постарается, вспомнит. У Ванды обычно хорошо получается вспоминать.

– Приемник, – говорит ей Маринка.

Ну точно, приемник. Радио. Такой аппарат. Чтобы слушать музыку. И новости. Узнавать, что происходит в мире сейчас. «В мире! – изумляется Ванда. – Ну точно! Кроме нас с Маринкой и нашей квартиры, есть еще целый мир».

Это так прекрасно, что Ванда теряет дар речи. Но это не страшно. Во-первых, он скоро вернется. А во-вторых, подумаешь, великое дело, какая-то речь.

– Приемник молчит почему-то, – говорит ей Маринка. – Сломался он, что ли? Я сначала решила, аккумуляторы сели. Но это все-таки вряд ли. Он временами громко шипит и свистит.

«Шипит и свистит, – восхищенно думает Ванда. – А может быть, так теперь звучат новости? На каком-нибудь смешном неизвестном нам языке».

– Я проснулась, – говорит ей Маринка, – с мыслью, что надо срочно послушать радио. Мне этого захотелось так же сильно, как в туалет, или пить. А приемник у нас не работает. И это обидно. Я не знаю, как быть.

Ванда садится рядом с Маринкой. Берет у нее приемник. Он маленький, серебристый, а по краям голубой. Говорит:

– Сейчас вместе поищем радиостанцию. Вроде вот эту штуку надо крутить.

– Я ее и крутила, – вздыхает Маринка. – Не помогло!

Какое-то время приемник не реагирует на Вандины действия. Наконец раздается тихий треск и далекий, неразличимый шум, который понемногу становится громче и оказывается мелодией.

– Музыка! – восклицает Маринка. – Знакомая! Ты разбираешь? Какой-то, кажется, вальс.

– Точно вальс, – улыбается Ванда. – Еще бы хоть немножко погромче… А, так антенна же, слушай! Мы с тобой про антенну забыли. А она есть, просто сложена. Сейчас.

С антенной дело идет веселее, музыка становится громче; помехи в эфире все еще есть, но Ванде с Маринкой они не особо мешают. Маринка и Ванда сейчас не помнят, что бывает музыка без помех.

– «Осенний сон»! – наконец восклицает Ванда.

– Ну точно! – энергично кивает Маринка. – Он. Как же смешно совпало!

– Что совпало?

– Да все совпало. Сейчас как раз осень. Мы спим, и нам снится сон.

Ванда встает, подходит к окну, открывает его нараспашку, высовывается на улицу. Наконец говорит:

– Все-таки вряд ли осень. Весна, наверное. Каштан на той стороне зацвел.

– Весна? – переспрашивает Маринка. – Ну черт его знает, каштану виднее. Может быть, и весна.