Волна вероятности

Спрятала телефон, улыбнулась Мише, легонько пихнула в бок:

– И ты все расскажешь, куда теперь денешься. И я расскажу. Кое-что.

* * *

• Что мы знаем об этой книге?

Что она, зараза такая, требует от меня абсолютной точности, даже по мелочи не соврешь. Вот взять хотя бы цвет полотенец Миши (Анн Хари). По идее, какая разница, красные были они или белые, да хоть фиолетовые в горох. Но нет, неделю мучительно вспоминаешь, какие там у них полотенца (и заодно как Труп покупал их в IKEA по скидке, сразу три ярко-красных комплекта – гостевые, чтобы уж точно никто не перепутал с хозяйскими, к нему тогда часто приезжали приятели пить дешевое литовское пиво, вечность назад, практически прошлая эра, две тысячи девятнадцатый год).

И пока не вспомнишь цвет чужих полотенец, ни черта не получится написать. Потому что (я эту логику не понимаю, но, когда ясно видишь, не обязательно понимать), если чертовы полотенца будут не красные, Миша с Юрате разминутся, не встретятся в Вильнюсе на улице Пилимо возле кофейни «Brew» двадцать пятого мая двадцать первого года в одиннадцать ноль четыре утра. Если серые, Миша залпом проглотит свой кофе и слишком рано оттуда уйдет, если синие, он вообще до обеда не выйдет из дома, потому что в соседней квартире проснется Тим, если белые, Юрате свернет в другую кофейню, благо их несколько у нее на пути, и так далее, множество вариантов; короче, только красные полотенца каким-то неведомым образом дают нужный нам результат.

Вильнюс, май 2021 года

Шли куда-то; в незнакомом городе все будет «куда-то», куда ни пойди. По идее, Миша (Мирка, Анн Хари) должен был знать этот город, все-таки несколько лет здесь когда-то прожил. Он и знал, но помнил город совершенно другим. Таким, как в сегодняшнем сне, вот там все было на месте. А наяву – снова нет.

Но в основе обе версии все-таки совпадали, поэтому он, не узнавая, чувствовал направление – от окраины Старого Города в центр. Это было не важно, но важно, как и все остальное, что сейчас с ним происходило. Не имело значения, потому что имело такое значение, которое не помещалось, не укладывалось в уме.

С каждым шагом тело становилось все легче, таким невесомым, будто вот-вот взлетит. И воздух казался (и был) не просто прозрачным газом, пригодным для человеческого дыхания, а плотной невидимой тканью (не тканью!), которая от каждого прикосновения переливается и звенит. Так – он помнил (не помнил, но все-таки помнил) – бывает всегда, когда гуляешь с Аньовом. Больше всего на свете любил с ним гулять и превращаться – да черт его знает, во что, как вообще называется странная штука, которая ходит с Аньовом гулять.

И сейчас, как во время (в пространстве возможности) тех невозможных прогулок, Миша (Анн Хари и Казимир) не смотрел на Аньова, потому что если смотреть на него в упор, ничего особо интересного не увидишь, с виду прежний Аньов был обычный, среднего роста скуластый сероглазый мужик. Зато боковым зрением можно заметить его прозрачную тень, огромную, до самого неба, накрывающую собой весь мир. Тень Аньова была зеленая, но это не видимый глазу цвет, скорее, абстрактное знание о существовании зеленого цвета, память о том, что он в принципе есть. И такая подвижная, летящая во все стороны разом, что невозможно долго держать ее в поле внимания, кружится голова. Вот и теперь закружилась, не настолько, чтобы упасть, но пришлось опереться на руку спутницы. У незнакомой женщины в белом была хорошо знакомая, сильная, самая надежная в мире рука.

– Прямо сейчас ты до неба, – наконец сказал он. – А не «когда-то был».

– Ты художник, ты так видишь, – рассмеялась она.