Волна вероятности

• Что мы знаем о памяти?

Что она ненадежна. Люди напрасно всецело на нее полагаются и боятся ее потерять. Потому что память и так постоянно теряется. Точнее сказать, превращается из нашей памяти в чью-то чужую, тасует сбывшееся с несбывшимся, подменяет вымыслы фактами и наоборот.

• Что мы знаем о памяти?

Что память пластична, как пластична сама реальность. По мере того как одна вероятность сменяется другой, изменяется наше прошлое, и вместе с ним наша память, на смену старым приходят новые воспоминания; ну, было бы странно, если бы нет.

• Что мы знаем о памяти?

Что об этом у меня есть история (много историй, но эту я люблю больше всех) – о том, как приехав в Вильнюс, я увидела куст цветущей желтой акации (караганы) и спросила у местных: «А белая тут цветет?» Местные посмеялись: «Вильнюс тебе не Одесса, для белых акаций у нас недостаточно юг», – и я это запомнила, как доказательство, что теперь я живу на севере. Я – и вдруг северный житель, ну надо же! Как-то прежде в голову не приходило так поставить вопрос.

Шли годы; я люблю использовать это выражение, когда собираюсь рассказывать о том, что случилось всего неделю спустя. Но на этот раз прошли действительно годы. Восемь лет. В конце мая одиннадцатого во дворе дома на улице Ночес, где мы тогда снимали квартиру, расцвела белая акация. «Единственная в городе сумела выжить на севере», – так я подумала, увидев ее.

Через несколько дней я увидела пару больших цветущих акаций неподалеку от моста через речку Вильняле. Потом совсем огромную в самом центре, во дворе на улице Лидос. Они появлялись одна за другой. В июне оказалось, у нас весь город в белой акации. Белых акаций (взрослых и даже старых) здесь чуть ли не больше, чем деревьев других пород! Старожилы на мои удивленные вопли отвечали: «Всегда так и было», – а одна женщина вспомнила, что когда училась в школе писала на биологии про робинию (так ее называют ботаники) реферат. Слушая их, я сама почти вспомнила, что в Вильнюсе ежегодно цвели акации, в точности как в Одессе, просто я к ним привыкла и перестала их замечать, а теперь вдруг ка-а-а-ак заметила заново! Ничего удивительного, я довольно рассеянный человек.

К счастью, вскоре приехал в гости мой друг, который прежде бывал здесь в июне. Я потащила его смотреть акации, и он обалдел – да быть такого не может! Он тоже помнил, что раньше белые акации у нас не цвели. Вдвоем, в моменты сомнений опираясь друг на друга, мы смогли удержать в памяти предыдущую версию Вильнюса – северного, без акаций. «Это тебе не Одесса!» – саркастический смех.

Потом у нас появились черешни, персики и магнолии, но мне уже было легче помнить то время (не время!), когда их не было. Опыт есть опыт, его, говорят, не пропьешь.

• Что мы знаем о памяти?

Что с тех пор, как в Вильнюсе появились белые акации и все местные старожилы дружно вспомнили, что они были у нас всегда, я внимательно слежу за развилками, на которых изменяются общие воспоминания о том, как в мире обстояли дела. Не сомневаюсь, что многое упускаю, все-таки сложно обрабатывать подобную информацию человеческой головой. Но кое-что удается заметить, и даже этого более чем достаточно, чтобы понять, как мы (дружно, всем человеческим миром) скачем из вероятности в вероятность. И к каждой из версий реальности прилагаются наши воспоминания о том, что так было всегда.

• Что мы знаем о памяти?

Что вееру вероятностей соответствует веер воспоминаний, для каждой из вероятностей – свой набор. Допускаю, что с непривычки звучит ужасно, а так-то отличная новость. Если, ясно понимая, что здесь сейчас происходит, ищешь хоть какой-то повод для оптимизма, то вот же он.