Волна

— А чему ты засмеялся?

Я усмехнулся:

— Да так… Подумал, мол, вот было бы интересно, если бы я вышел, а тебя тю-тю.

— Как это тю-тю? — несколько напряженно спросил шофер.

— А так! Взял и уехал! Чемоданчик-то — ничего!

— А-а, — протянул он, — значит, интересно? Ну, ладно, в следующий раз, если оставишь, так и сделаю, чтоб интересно было.

— Да ты не обижайся! Мало ли какая фантазия может прийти в голову. Можно подумать, таких случаев не бывает.

— Почему не бывает? Вот у нас к одному садятся трое: два парня и девка. Везет… Потом они струну на горло набрасывают — и привет!

— Зачем удавили-то?

— Ну, как зачем? Деньжонки были, рублей этак сто, ну и машина. Они на ней немножко погусарили.

— А водитель?

— Похоронили — и все! — Шофер прикурил потухшую сигарету. — А ты говоришь: не случается. Все случается. Разные люди. Десять миллионов в Москве: восемь своих да два — приезжие. Вот ты, например, не москвич.

— Я родился-то здесь, да и жил долго, а сейчас вот в Липецке.

В Сандунах, как и раньше, когда я был совсем молод, стояла толпа. Но я, по старой привычке, поймал банщика и через пятнадцать минут был в номере, вместе с моим огромным, как шкаф, чемоданом.

Банщик был силен и жилист и дело свое знал от и до и еще сверх этого. На мое замечание по этому поводу он только усмехнулся:

— Тут такие особы бывают, что и думать страшно, а ты… Ты меня уважил, заплатил хорошо. Я ж тоже человек.

— Ну, а как же, — согласился я, — это прежде всего.

Я лежал под грудой мыльной пены, и перед моими глазами неостановимыми пятерками шли этапы, и видел я их словно со стороны: меня уже не было среди них, и я понял, что почти совсем вылез из проклятой шкуры, хотя где-то внутри тоненько и болезненно ныла нотка сомнения.

Банщик заказал мне такси, и я начал одеваться. Из чуть запотевшего овального зеркала на меня смотрел весьма респектабельный джентльмен, правда, коротковолосый и с усталыми глазами, в дорогой, но не броской одежде.

Потом, уже на вокзале, я сдал Гроссгерманию в камеру хранения и пошел обедать в знакомый ресторан. Девица, сидевшая с бутылкой пива в полупустом зале, увидев меня, сразу подобралась и умело выставила из-под стола длинные, красивые ноги. Я, конечно, понял: это вызов и приглашение. Но еще в зоне у меня появился какой-то страх, вернее, сомнение в себе, какое бы, наверное, почувствовал человек, когда-то хорошо плававший, но вот уже десять — пятнадцать лет не видевший воды.

Об этом я раздумывал, уже идя к букинистическому магазину. Он оказался на старом месте, и, что более странно, в нем был тот же самый старик-продавец, который, естественно, стал еще старше и как-то высох. Я спросил у него несколько названий, купил сборник стихов Альфреда де Виньи и роман Булвера-Литтона на английском языке.

Как раз в этот момент старик спокойно проговорил:

— А вас давно не было у нас, молодой человек.

Я вздрогнул:

— Работал на Крайнем Севере.

Старик усмехнулся:

— Это меня не касается, жизнь есть жизнь. Но я вас хорошо помню. Вы — хороший покупатель, и не только потому, что готовы платить за книги, а потому, что любите книги и, смею сказать, знаете. А это немаловажно, особенно в вашем возрасте. Вероятно, в вас было кое-что заложено в детстве.

Внезапно он нагнулся и из-под прилавка вытащил две толстенные книги. Одной из них оказались трактаты Фомы Аквинского.

— Для души, — усмехнулся старик. — Так ведь сейчас говорят. Ну, а это, — и старик сунул мне книгу в сафьяновом переплете, на котором горели чуть потускневшие буквы: «Карл Опель. Техника любви», — это вообще редкая и оригинальная книга по проблеме, которую почему-то прячут в седьмой сундук.

В Липецк я приехал утром. Оставив чемодан в камере хранения, я пошел по адресу. Это оказался большой и очень красивый дом в глубине двора и сада. Посмотрев по сторонам, я дернул за веревочку в дверях и вошел внутрь. Ко мне навстречу, держа на отлете руку, шла пожилая, но приятная на вид женщина.

— Вы Полянцева? — спросил я, хотя заведомо знал, что это именно так. — Анна Ивановна?

Она, не отвечая, несколько мгновений смотрела мне в лицо.

— От Павлика?

— Да… — несколько удивленно ответил я, — у меня есть письмо для вас.

Она побледнела и схватилась рукой за сердце.

— Да все в порядке с ним, — поспешил я успокоить ее.

Она как-то странно оглянулась по сторонам.

— Не беспокойтесь: я законно освободился. Но долго был с Пашей.

Она махнула рукой:

— Раз от него, то мне все равно: законно, незаконно, идемте в дом. Вы как приехали? Поездом?

— Поездом, Анна Ивановна. И чемодан в камере хранения оставил.

— Потом сходишь, — ответила она, проводя меня в дом.

Усадив меня за стол, покрытый старинной кружевной скатертью, она надела очки и начала читать письмо, а я стал рассматривать комнату, с красивыми домоткаными половиками, с геранью на окнах, с кружевными салфеточками и подушечками. Хотя все это и было просто до наивности, но здесь было очень спокойно и уютно, и даже запах, который стоял в комнате, был запахом сада.

Когда она повернулась ко мне, ее лицо было залито слезами.

— Ну, как он там, скажи честно.

— Да все нормально, Анна Ивановна, — заверил я ее.