Вольная

— Скажи, что я велел приставить к Аизе новую служанку, — рассеянно велел Рашед и отвернулся, но мы с евнухом все равно склонили головы, едва не столкнувшись лбами: он — покорно, я — с напускной благодарностью. — Сабир-бей, из уважения к твоему господину, султану, долгих лет правления ему под этими небесами и всеми грядущими, я сохраню тебе жизнь, но впредь под моей крышей ты не приблизишься к Аизе ни на шаг.

Я едва сдержала смешок, оценив изящество формулировки, а Рашед-тайфа уже отыскал взглядом Нисаля-агу и продолжил говорить — все тем же невыносимо ровным голосом:

— Надеюсь, одной демонстрации было достаточно, потому что больше я не позволю подвергать ее опасности. Ищи слабое место в плетении, оно не может быть таким безупречным, каким кажется поначалу: во всякой красоте есть изъян*.

— Но для прекрасной ас-сайида Аизы из этого правила нашлось исключение, — все-таки подал голос один из вельмож — почтенный седой старец в белой чалме. Кажется, он попросту решил таким образом со всем уважением напомнить тайфе, что тот все-таки явился в мастерскую вовсе не ради наложницы, но второй вельможа его не поддержал: только опасливо помалкивал и все еще посматривал на Рашеда диковато, словно раздумывал, не присоединиться ли к Шади в его клетке.

Тайфа едва заметно напряг плечи и оглянулся. Похоже, замечание не пришлось ему по вкусу, но вежливость все-таки взяла верх:

— Почтенные Вафаи-паша и Джанах-бей пришли посоветоваться с тобой, Нисаль-ага, по поводу тех свитков для городских ворот, — спокойно сообщил он и посторонился, позволяя вельможам пройти к станку для изготовления свитков. — Совет все же поддержал решение о поставках зачарованной бумаги из Арсанийской пустыни, но здешняя мастерская продолжит работу. Аиза, иди за мной.

Я с недоумением приподняла брови, но все-таки послушно шагнула вперед. Бакри увязался за мной, пытаясь обработать мои ладони на ходу, и Малих невольно двинулся следом, по-прежнему держа перед собой миску с водой, как оберег. Тайфа же уверенно направился к выходу, но у самых дверей остановился и окинул задумчивым взглядом напряженно выпрямившихся янычаров с алебардами.

— Ты отправишься чистить стойла, — с ленцой приказал он побледневшему парню у левой створки и повернулся ко второму. Тот на глазах побледнел. — А ты пойдешь и успокоишь мальчишку — похоже, он опять вспомнил охоту, что, кстати, весьма странно… а новых стражей для своей мастерской Нисаль-ага выберет сам.

Янычары, не смея спорить, поклонились господину и дружно разбежались в разные стороны. Похоже, это был их любимый маневр.

— Жестко, — прокомментировала я, когда за нами закрылись двери.

Рашед раздраженно дернул уголком губ.

— Оба посчитали себя выше того, чтобы принести воды поранившейся наложнице, и тем самым нарушили мой приказ. А зачем мне такие стражи во дворце? — он пожал плечами и вдруг добавил: — Ты можешь идти, Бакри, и ты, Малих, тоже.

Евнух испарился прежде, чем господин закончил говорить (наверное, опасался, что ему тоже достанется за неповиновение), а вот Малих все-таки задержался, презрев все страхи и здравый смысл заодно.

— Нет, этот день все же закончится кровопролитием, — обреченно вздохнул Рашед, и я едва удержалась от улыбки, как наяву услышав непроизнесенное «а ведь так лень!». — Чего тебе, раб? Хочешь обратиться ко мне?

Прим. авт.

«Во всякой красоте есть изъян» — арабская пословица.

Глава 9.2

Малих потемнел лицом, но бросил короткий взгляд на янычаров тайфы и все-таки заговорил — предельно вежливо, ничем не напоминая о прошлом вечере, когда ему было дозволено сидеть в присутствии господина и вести беседу на равных:

— Это я обезвредил заклинание Сабира-бея, мой тайфа, когда оно вышло из-под контроля и едва не убило Аизу, — сказал он, склонив голову. Особого уважения в этом жесте, впрочем, не было: высокий, массивный раб и в таком положении умудрялся смотреть на господина сверху вниз. — Я выхватил у чорваджи-баши свиток и разорвал.

Рашед нетерпеливо поинтересовался:

— И ты обратился ко мне, чтобы потребовать награду?

Кажется, если бы Малих сказал «да», то на него немедленно пролился бы дождь из прозрачных алмазов и темных изумрудов — просто ради того, чтобы тайфа смог, наконец, уйти по своим делам и не прослыть скупым хозяином. Но раб кивнул на меня и негромко признался:

— Аиза жива, мой тайфа, и это и есть лучшая награда для меня.

Я не сдержала растроганную и слегка смущенную улыбку. Рашед покосился на меня — и радоваться этакой экономии внезапно раздумал.

— Тогда чего ты хочешь? — с ленивым недовольством в голосе спросил он.

— Свиток разорвал я, — повторил Малих с нажимом, — хотя сидел на полу возле клетки. А ближе всех к чорваджи-баши стоял Нисаль-ага.

Улыбка сползла с моего лица. А Рашед-тайфа так изумился этому наушничеству, что, кажется, забыл разозлиться.

— Так ты обвиняешь моего придворного чародея в стремлении убить мою наложницу? — переспросил он, явно весьма позабавленный.