Волнолом

Шагнув через порог, он ощутил некоторую зависть. И тут же сконфузился, вспомнив, кому завидует. Но все же следовало признать – старик Штрангль умел устраиваться с комфортом.

На полу, от одной стены до другой, раскинулся ковер оттенка топленого молока – такой ворсистый и мягкий, что казалось, будто это цельная шкура неведомого животного. Хотя пушных зверей такого размера в ойкумене вроде бы не водилось. Разве что где-нибудь в полумифических землях, на самых отдаленных задворках Зимней империи, куда нормальным людям все равно не добраться.

На стене слева – гобелен с водопадом и мшистыми зелеными скалами. Детали, вплоть до мельчайших капель, вытканы с поразительным тщанием – кажется, еще секунда, и брызги полетят в комнату. Наверняка в изображение вплетены светоносные нити, которые сами по себе не видны, но усиливают эффект. Напротив – массивный письменный стол из темного свилеватого дерева. Лампа с уютным абажуром, бронзовое пресс-папье с фигуркой морского змея; огромный раскрытый фолиант с иллюстрациями; чернильница, блокнот с золотым пером.

Книжные шкафы – монументальные, до самого потолка. Разноцветные тисненые корешки, веселые блики на дверцах. И даже зимнее небо за чистейшим стеклом окна выглядит опрятно и по-домашнему.

Генрих обошел стол и опустился в кресло. Сразу же стало легче, пульсация в висках прекратилась, и мысли больше не прыгали как безумные. Впрочем, и здесь, скорее всего, помогла бытовая светопись – например, успокаивающий узор на обивке. Незаменимая вещь для кабинетных трудяг – жаль только, цена вызывает оторопь. Чтобы позволить себе такое приобретение, надо быть бароном с родовым замком или фабрикантом с концессией от Железного Дома. Ну или написать королевскую биографию, выдержанную в верном ключе.

Над чем, кстати, работал профессор в последний день? Генрих придвинул к себе блокнот, полистал. Герр Штрангль был изрядным педантом – каждая запись аккуратно снабжена датой, а кое-где проставлено даже время. Впрочем, записи эти несли крайне мало информации для постороннего человека. Умные мысли профессор фиксировал, очевидно, где-то в другой тетради, а здесь были просто напоминалки – условные значки и бесчисленные сокращения вроде: «Чтв. герц. подтв.», «ЕКВ тез-во ст.», а то и вовсе «унтр. хр. – и?»

Самая свежая пометка была сделана вчера вечером: «Фав-ка??? Пров.!»

«Фав-ка» означала, надо полагать, фаворитку, а «пров.» – проверку. Причем последнее слово было подчеркнуто трижды. Этот фонтан эмоций в занудном блокноте выглядел как минимум неожиданно. Примерно так же прозвучал бы, наверное, боцманский загиб где-нибудь на дипломатическом рауте.

И что же так взволновало коллегу Штрангля?

Генрих попытался представить себе эту картину. Гостей у историка вчера не было – так заверила экономка. Может, кто-нибудь позвонил? Или хозяина дома просто вдруг осенила некая сногсшибательная догадка? Из области науки, естественно. Все остальные темы у него, если верить сплетням, эмоций не вызывали.

И вот он хватается за блокнот, чиркает два слова и, возбужденно дыша, ковыляет к книжному шкафу. Достает раритетное справочное издание, листает трясущимися руками. Находит наконец нужный отрывок, а там…

Мастер-эксперт покосился на фолиант, лежащий на расстоянии вытянутой руки от него. Это, конечно, чистый полет фантазии. С другой стороны – почему бы и нет, за неимением более рациональных идей?

Фолиант был открыт на странице, посвященной одному из королевских балов. Судя по дате, торжество состоялось все те же двадцать пять лет назад (Генрих мельком подумал, что это число его сегодня просто преследует).

И чем же данный конкретный бал знаменит? Посмотрим. Ага, он – последний с участием Старого короля. Вскоре монарх-долгожитель сляжет и перестанет появляться на людях. Прикованный к постели, протянет еще около полутора лет и отойдет в лучший мир. Стеклянный век рассыплется на осколки, а линза на резиденции канцлера сменится стилизованным циркулем…

Но на фотографии король еще бодр и прям. Идет по залу в сопровождении принцессы Бригитты, и гости с почтением склоняют головы. Фотограф выбрал очень удачный ракурс. В кадре не только его величество с дочерью, но и – чуть позади – кронпринц Альбрехт с невестой. Дальше еще какие-то кавалеры и дамы: почти все смотрят в объектив, растягивают губы в улыбке, зная, что их снимают. И лишь одна – красавица с темными волосами – не отрывает глаз от кронпринца.

Хотя, пожалуй, брюнетка выделялась на общем фоне не только своим равнодушием к фотосъемке. То ли свет люстры удачно лег на нее, то ли сама иллюстрация в этом месте выцвела не так сильно, но девушка выглядела немного иначе, чем остальные. Свежее и ярче, если последнее слово вообще применимо к черно-белому снимку. Будто она, запечатленная на бумаге, все еще сохраняла искру жизни среди поблекших теней.