Волнолом

Замок будто прорастал из холма — поседевший от времени, с мощными стенами и пузатыми башнями по углам. Донжон, похожий на обтёсанную свечу и увенчанный острым многоугольным куполом, царапал мутное небо. Стрельчатые окна мягко светились. И реяли флаги с поджарым черным орлом, который сжимал в правой лапе скипетр, а в левой — чернильницу.

— Генрих, у вас ведь восприятие светописи, насколько я помню, связано с обонянием? Какой запах вы ощутили, глядя на снимки? Были какие-нибудь подсказки?

— Ах да, хорошо, что напомнили, Теодор. Как ни странно, запах оказался весьма приятный — медовый, я бы сказал, и очень знакомый. Я где-то с ним уже сталкивался, вот только где именно — сообразить не успел.

— Гм… — Генерал задумчиво потёр подбородок.

— А непосредственно на месте убийства? Ничего похожего не было?

— Нет, обычные аптечные ароматы. Йодоформ, касторовое масло. Да ещё эта пыль вокруг слегка отдавала тленом. А светограмма, значит, медовая? Забавно, весьма забавно…

— Ещё бы. Служебная светопись, как правило, не слишком благоухает. Особенно в вашей конторе, — мстительно сказал Генрих. — Контроль в вестибюле, к примеру, воняет для меня гнилью.

Генерал улыбнулся едва заметно. С минуту они молчали, потом Генрих спросил:

— А у вас ведь побочное восприятие — через звук? Что вы услышали там?

— Волны и ветер, — сказал генерал. — Как будто я на берегу моря. И шум постепенно усиливается — кажется, идёт шторм.

Локомобиль между тем заезжал на мост. Открылся вид на трёхэтажную резиденцию канцлера — она стояла на островке посреди замёрзшей Прейгары. Пожухлая трава вокруг резиденции была присыпана инеем; на фронтоне виднелся знак Железного дома — стилизованный циркуль. А ведь Генрих прекрасно помнил те времена, когда вместо циркуля там было изображение фокусирующей линзы в оправе. Совсем недавно, четверть века назад…

«Боже, — подумал Генрих, — неужели я уже такой старый?» Кажется, всё было только вчера — пролётка катится по этому же мосту, и студент-третьекурсник, сидящий в ней, едва не лопается от гордости, потому что ему только что предложили работу. И брызжет радостью май, и трава на лужайке изумрудно сверкает, и жизнь впереди залита ослепительным солнцем…

— Теодор, — спросил он, — вы долго сомневались тогда, прежде чем меня выбрали? Ведь у многих на факультете природные способности были выше. Хотя, конечно, я понимаю — дело не только и не столько в способностях. Вы искали идеалистов…

— Не отвлекайтесь, Генрих. Сосредоточьтесь на деле. Вы сказали, что у вас пока — никаких догадок. Пусть так. Я тоже противник поспешных выводов при недостатке фактов. Но давайте начнём хотя бы с самых общих соображений. Как бы то ни было, вы — человек науки. И, по идее, должны смотреть на проблему шире, чем я.

— Пока мне ясны две вещи. Первое — выброс в аптеке был точечным. То есть преступник, извините за каламбур, точно знал, куда бить. Второе — выброс был колоссальной мощности. Просто глупо тратить столько света для тренировки. Вывод — ваша гипотеза о «пристрелке» неубедительна. Во всяком случае, для меня. Аптекарь — не случайная жертва. И это опять приводит к вопросу, зачем его убивать.

— Спонтанный выброс? Убийство в состоянии аффекта?

— Очень сомнительно. Тогда бы жертва была одна. А у нас ведь ещё историк.

— Согласен. Дальше.

— Главный вопрос — что общего у аптекаря и профессора? Где и когда они могли пересечься? Если поймём, то станет ясен мотив. Надо копать. И я бы начал с аптекаря — у него знакомств по определению меньше, проверить легче. Вы говорите, жил неприметно. Но хоть что-то необычное есть?

— Да как сказать. Родился в деревне — миль сто отсюда. Приехал в город семь лет назад, после смерти матери. Выучился, открыл своё дело — видимо, были какие-то сбережения. Вот тут, пожалуй, любопытный момент. Он рос без отца, мать была сельской травницей. Могла ли она оставить ему сколь-нибудь серьёзную сумму? В общем, ждём подробностей о родителях. С деревней связаться напрямую нельзя, запрос послали в соседний город. Оттуда в деревню снарядили вахмистра — сегодня должен прислать отчёт. Пока что все сведения у нас — от невесты аптекаря и от его соседей.

— Сколько ему лет было, кстати?

— Недавно исполнилось двадцать пять.

Генрих невесело усмехнулся. Опять пресловутая четверть века. Для кого-то жизнь в этом промежутке изменилась неузнаваемо, а для кого-то и вовсе уместилась вся, без остатка. Будто в футляре с числовым секретным замком, где паролем служат даты рождения и смерти.

У профессорского особняка на Кленовой уже стояло несколько экипажей. Толпились зеваки — в большинстве своём, судя по виду, прислуга из соседних домов, но попадались и солидные бюргеры. Публика сдержанно гомонила, за ней приглядывал усатый вахмистр.

Генерал с Генрихом, выбравшись наружу, подошли к открытым воротам. Там их встретил плотный мужчина в штатском.

— Я увидел, как вы подъехали, герр генерал.

— Здравствуйте, Кольберг. Познакомьтесь — Генрих фон Рау. Наш приглашённый эксперт в этом деле.

Крепыш на миг зафиксировал Генриха цепким взглядом. Вежливо кивнул, принимая к сведению. Генерал спросил: