Короче мы с Давидом Моисеевичем подружились довольно крепко. Именно он оказался первым из горожан, попытавшимся навестить меня в тюремных застенках. К моему сожалению, во время следствия ко мне его не допустили, но принесенные им книги мне все-таки передали по личному распоряжению начальника тюрьмы.
Вот так и пребывал бы я в застенках неизвестно сколько в ожидании суда, однако все кардинально поменялось в одно солнечное августовское утро.
Поначалу все происходило по обычному сценарию: подъем, неспешная прогулка по брусчатке внутреннего двора, завтрак. Я, было, собрался завалиться на нары и наконец-то добить здешний аналог «Робинзона Крузо». Кстати, ничуть не хуже бессмертного творения Даниэля Дефо. Во всяком случае местный Робинзон показался мне более живым и откровенным, нежели тот, что из прошлой реальности. Во всяком случае, он не постеснялся живо описать процесс удовлетворения определенных мужских потребностей путем греховной связи с… козой. А куда бедному деваться, он же целибат не принимал, а тяжелый труд лишь закалил его организм и усилил желание общения с противоположным полом. Это спустя лишь пять лет к его острову прибило лодку с местной дамой-рыбачкой, штормом унесенной от родных берегов. С тех пор жизнь мужика и наладилась. Он даже остров покидать не хотел, когда его семейство обнаружил испанский галеон. Пришлось матросам едва ли не насильно забирать его с острова со всеми к тому времени многочисленными чадами и домочадцами и нажитым скарбом.
Было жутко интересно, чем же закончится вся эта двадцатилетняя эпопея, но дочитать оставшиеся три десятка страниц мне не дали. Двое парней из охраны заглянули в камеру и в довольно вежливой форме пригласили меня к начальнику тюрьмы. Как бы мне ни хотелось добить книжкуу, проигнорировать приглашение столь уважаемого господина я не мог.
— Господин штабс-капитан, подследственный Воронцов прибыл по вашему приказанию! — громко по-военному отрапортовал я как только переступил порог его кабинета.
— Полноте, Андрей Драгомирович, проходите, — он указал рукой на мягкий стул, — присаживайтесь. Кофе, чай?
— Спасибо, господин штабс…
— Умоляю вас, молодой человек, — Овчинников даже замахал руками, — давайте обойдемся без чинов и званий. Обращайтесь ко мне просто — Геннадий Петрович.
— Хорошо, Геннадий Петрович, от чашки кофе, с вашего позволения, не откажусь.
Вскоре на столе стоял пышущий паром кофейник со всеми необходимыми принадлежностями: молоко, сливки, сахар и какое-то печение. Штабс-капитан лично разлил кофе. Я же тем временем сидел и офигевал от проявления столь неожиданной заботы со стороны высшего тюремного начальства. Однако вопросов не задавал, прихлебывал вкусный густой напиток, возводя периодически глаза к потолку, воздавая тем самым заслуженную дань специалисту, изготовившему его. Печенье, сахар, тем более молоко со сливками я проигнорировал — люблю, понимаете ли, почернее, покрепче и погорячее.
Наконец вторая чашка обнажила свою густую кофейную сущность. Я отодвинул хрупкий фарфор от края стола и вопросительно посмотрел на хозяина кабинета.
Овчинников посмотрел на меня как-то по-доброму. Затем, выдвинув ящик стола, положил передо мной газету, приятно пахнущую типографской краской.
— Сегодняшний выпуск столичного «Слова». Прошу ознакомиться, Андрей Драгомирович.
Я взял газету в руки, раскрыл и на первой странице прочитал:
Божиею милостию, Мы, Петр Васильевич IV Бельский,
Богом данный Император и Самодержец Всероссийский;
Государь Владимиро-Суздальский,
Псковский Смоленский, Литовский, Волынский,
Подольский и Финляндский
и прочая, и прочая, и прочая…