Волны

Солнце еще не встало. Море было не отличить от неба, только море лежало все в легких складках, как мятый холст. Но вот небо побледнело, темной чертой прорезался горизонт, отрезал небо от моря, серый холст покрылся густыми мазками, штрихами, и они побежали, вскачь, взапуски, внахлест, взахлеб.

У самого берега штрихи дыбились, взбухали, разбивались и белым кружевом укрывали песок. Волна подождет-подождет, и снова она отпрянет, вздохнув, как спящий, не замечающий ни вдохов своих, ни выдохов. Темная полоса на горизонте постепенно яснела, будто выпадал осадок в старой бутылке вина, оставляя зеленым стекло. Потом прояснело все небо, будто тот белый осадок наконец опустился на дно, или, может быть, это кто-то поднял лампу, спрятавшись за горизонтом, и пустил над ним веером плоские полосы, белые, желтые и зеленые. Потом лампу подняли выше, и воздух стал рыхлым, из зеленого выпростались красные, желтые перья, и замерцали, вспыхивая, как клубы дыма над костром. Но вот огненные перья слились в одно сплошное марево, одно белое каление, кипень, и он сдвинул, поднял тяжелое, шерстисто-серое небо и обратил миллионами атомов легчайшей сини. Понемногу стало прозрачным и море, оно лежало, зыбилось, посверкивало, подрагивало, пока не стряхнуло все почти полосы темноты. А державшая лампу рука поднималась все выше, все выше, и вот уже стало видно широкое пламя; над горизонтом занялась огненная дуга, и вспыхнуло золотом все море вокруг.

Свет охлестнул деревья в саду, вот один листок стал прозрачным, другой, третий. Где-то в вышине чирикнула птица; и все стихло; потом, пониже, пискнула другая. Солнце сделало резче стены дома, веерным краем легло на белую штору, и под лист у окошка спальни оно бросило синюю тень - как отпечаток чернильного пальца. Штора легонько колыхалась, но внутри, за нею, все было еще неопределенно и смутно. Снаружи без роздыха пели птицы.

- Я вижу кольцо, - Бернард говорил. - Оно висит надо мной. Дрожит и висит такой петлей света.

- Я вижу, - Сьюзен говорила, - как желтый жидкий мазок растекается, растекается, и он убегает вдаль, пока не наткнется на красную полосу.

- Я слышу, - Рода говорила, - звук: чик-чирик; чик-чирик; вверх-вниз.

- Я вижу шар, - Невил говорил, - он каплей повис на огромном боку горы.

- Я вижу красную кисть, - Джинни говорила, - и она перевита вся золотыми такими ниточками.

- Я слышу, - Луис говорил, - как кто-то топает. Огромный зверь прикован за ногу цепью. И топает, топает, топает.

- Смотрите - там, на балконе, в углу паутина, - Бернард говорил. - И на ней водяные бусины, капли белого света.

- Листы собрались под окном и навострили ушки, - Сьюзен говорила.

- Тень оперлась на траву, - Луис говорил, - согнутым локтем.

- Острова света плывут по траве, - Рода говорила. - Они упали с деревьев.

- Глаза птиц горят в темноте между листьев, - Невил говорил.

- Стебли поросли жесткими такими короткими волосками, - Джинни говорила, и в них позастряли росинки.

- Гусеница свернулась зеленым кольцом, - Сьюзен говорила, - вся-вся в тупых ножках.

- Улитка перетаскивает через дорогу свой серый тяжелый панцирь и приминает былинки, - Рода говорила.

- А окна то загорятся, то гаснут в траве, - Луис говорил.

- Камни мне холодят ноги, - Невил говорил. - Я каждый чувствую: круглый, острый, - отдельно.

- У меня все руки горят, - Джинни говорила, - ладошки только липкие и мокрые от росы.

- Вот крикнул петух, будто красная, тугая струя вспыхнула в белом приплеске, - Бернард говорил.

- Птицы поют, - вверх-вниз, туда-сюда, повсюду, везде качается гомон, Сьюзен говорила.

- Зверь все топает; слон прикован за ногу цепью; на берегу топает страшный зверь, - Луис говорил.

- Гляньте на наш дом, - Джинни говорила, - какие белые-белые от штор у него все окошки.

- Уже закапала холодная вода из кухонного крана, - Рода говорила, - в таз, на макрель.

- Стены пошли золотыми трещинами, - Бернард говорил, - и тени листьев легли синими пальцами на окно.

- Миссис Констабл сейчас натягивает свои толстые черные чулки, - Сьюзен говорила.

- Когда поднимается дым, это значит: сон кучерявится туманом над крышей, Луис говорил.

- Птицы раньше пели хором, - Рода говорила. - А теперь отворилась кухонная дверь. И они сразу прыснули прочь. Будто кто горстку зерен швырнул. Только одна поет и поет под окном спальни.

- Пузыри зарождаются на дне кастрюли, - Джинни говорила. - А потом они поднимаются, быстрей, быстрей, такой серебряной цепью под самую крышку.

- А Бидди соскребает рыбьи чешуйки на деревянную доску щербатым ножом, Невил говорил.

- Окно столовой стало теперь темно-синее, - Бернард говорил. - И воздух трясется над трубами.

- Ласточка пристроилась на громоотводе, - Сьюзен говорила. - И Бидди плюхнул на кухонные плиты ведро.

- Вот удар первого колокола, - Луис говорил. - А за ним и другие вступили; бим-бом; бим-бом.

- Смотрите, как бежит по столу скатерть, - Рода говорила. - Сама белая, и на ней кругами белый фарфор, и серебряные черточки возле каждой тарелки.

- Что это? Пчела жужжит у меня над ухом, - Невил говорил. - Вот она, здесь; вот она улетела.