Волны Русского океана

– Надо же! Двести тыщ для великого дела жалко! — сокрушенно восклицал время от времени граф Воронцов. А единожды добавил: — А на Мамону золотой дождь льется. Тоже мне, Даная мужеского полу[6].

– Осторожно, граф, — предостерег Соймонов. — Стены у нас ушастые.

– Вот за твой язык, Александр Романыч, тебя и держат от двора подале, — добавил Миних. — Глядишь, отправят в деревню куковать.

– Дался вам мой язык! — досадливо махнул рукой Воронцов. — О государыне у меня и мыслишки худой нету, а Мамона… что Мамона!.. Нынче есть, завтра — фьють!.. — Граф провел раскрытой ладонью по лицу, будто снимал паутину. — Давайте, господа, заключение составлять, а там — будь что будет. В конце-то концов должна государыня понять, что компания вернет просимые деньги с лихвой и прибылью для казны. А нам интересы Отечества блюсти — это ли не честь?!

Комиссия поддержала действия Шелихова и Голикова по освоению Алеутских островов и побережья Аляски, признала справедливыми затраты их компании и рекомендовала выдать купцам из казны двести тысяч рублей на двадцать пять лет в виде беспроцентной ссуды: «Таковое со стороны казны знатное пособие подаст способ совершить ими начатое, возвратить им употребленные капиталы, а при том, сверх распространения державы Вашего Величества, казна получит от сбора пошлин и десятин приращение доходов, а частные люди приумножение торговли и промыслов»[7].

Прожект Шелихова предполагал распространение русской колонизации в Америке на юг до сорокового градуса, до Испанской Калифорнии, комиссия же считала нужным ограничить продвижение пятьдесят пятым градусом, от которого сподвижник Беринга, командир бота «Святой Павел» капитан-командор Чириков начал свое исследование американского Северо-Запада: «Сие обстоятельство может служить опровержением всех притязаний других держав на земли к северу, от сказанного градуса широты находящиеся, кои по праву первого открытия беспрекословно принадлежат владению Вашего Величества. Таковое в пределах ограничивание, на самой строгой справедливости основанное, будет правилом умеренности и для других держав, к таковым заведениям на американском берегу приступающих, ежели не похотят подвергнуть себя следствиям неприятным».

Императрица была крайне недовольна выводами комиссии и, повторив статс-секретарю и гофмейстеру Безбородко прежние слова об отсутствии в казне денег и неприятии частной монополии, собственноручно начертала на докладе: «Что оне учредили хорошо, то говорят оне, нихто тамо на место не освидетельствовал их заверение… Многое распространение в Тихое море не принесет твердых польз. Торговать дело иное, завладеть дело другое».

– Облом, Иван Ларионыч, — сказал Шелихов, когда они вернулись в гостиницу после вручения медалей и шпаг. — Самим придется управляться с конкурентами.

Конкурентов было немало, но главным среди них противником был недавний друг и компанейщик Павел Семенович Лебедев-Ласточкин, которого следовало низвергнуть в первую очередь. Его промысловые отряды уже успели перейти с Курил на Алеуты и дальше — на матёрую Аляску. Крепостей не ставили, старались блюсти указание императрицы в отношении аборигенов: «Курильцев оставить свободными и никакого сбору с них не требовать, да и впредь обитающих там народов к тому не принуждать, но стараться дружелюбным обхождением и ласковостью для чаемой пользы в промыслах и торговле продолжать заведенное уже с ними знакомство». Указание, правда, было дано Сенату, однако через него — и промышленникам, и, надо понимать, не токмо про курильцев.

– Не впервой, Гришаня, управимся. А у государыни-матушки, по сему видать, советники-то умишка невеликого: недотумкали, что свято место пусто не бывает…

– Вот-вот… Я за те годы, что в Америке промышлял, насмотрелся на охочих до «святых мест». С Лаперузом знаменитым встречался, который, говорят, потом пропал в южных морях. Хитрова-ан француз! Вроде бы проход прямой искал из Тихого океана в Атлантический, а сам в устья рек заглядывал. Ну какой может быть проход меж океанами по рекам, а?

– А что, не может? — простодушно вопросил Иван Илларионович.

Шелихов только рукой махнул:

– Не морской ты человек, Ларионыч.

– А чего ж он тады искал?

– Разведкой занимался. Меня выспрашивал о гаванях удобных, о местах, бобром изобильных, да в дела наши норовил свой длинный нос засунуть…

– Ну?!

– Дуги гну! Не на того напал! Ну да ладно, Лаперуз был да сплыл, а нам, Иван Ларионыч, об своем надобно умишко раскидывать. Моими наездами в Америку с конкурентами не совладать — там постоянный приказчик нужон, чтобы всё в одном кулаке зажал, и кулак тот чтоб железным был!

Голиков горестно головой покрутил:

– Да где ж его, такого-то, найтить? А ежли и найдем, так ить воровать будет.