Волны словно кенгуру

— Вот тебе и «Чижик-пыжик»! — развёл руками Федо-тыч. — Будущий музыкант. А что? Приплывём когда-нибудь, глядишь, пригласит нас на свой концерт. Пригласишь, Ёсуки?

Ёсуки опять улыбнулся. Бабушка растроганно закачала головой.

А Модзи небрежно усмехнулся, словно говоря: «Всё это ерунда! Не в этом дело!»

Наступил вечер.

Мы вышли на улицу и увидели, что в доме напротив всё так же стоят мальчик и девочка и грустно смотрят на нас, на маленького Ёсуки, на его бабушку.

Потом вышел Модзи, и они тем же взглядом проводили его к машине.

«А всё-таки очень странный рабочий, — думал я по дороге. — И привычки у него не очень-то рабочие. Ученье для него ничто, музыка — ерунда. А что же не ерунда, почему?»

Виктор Саныч, наверное, тоже думал об этом.

— Модзи, сколько ты получаешь? — спросил он. Модзи улыбнулся:

— Это неважно! Важно, сколько я буду получать!

— Почему? — спросил Федотыч.

— О, это маленькая тайна… — сказал Модзи, Но, видно, ему не терпелось рассказать о ней: — Столько, сколько сейчас получает моя мать. Она президент компании по найму грузчиков. А через несколько лет я займу её место. Все дела вы будете иметь со мной!

И он так посмотрел на нас, будто уже сейчас был президентом.

Федотыч закурил и подумал вслух:

— Вот оно что! Он учится хозяйничать. Он уже теперь завязывает с нами деловые отношения!

Виктор Саныч улыбнулся: «Деловой парень!» — а я посмотрел на убегающую дорогу. Теперь я понимал, почему грустно смотрели на нас ребята из соседнего дома, почему невесело звенел ночной колокольчик у мальчика на причале. Просто у них не было маленького секрета, который был у Модзи и который, конечно, был у маленького Ёсуки.

ПОБЕДА

Неподалёку от порта Модзи затормозил, и мы вышли. Ехать дальше было невозможно. Улица была полна народа. Из боковых улочек, из харчевен и магазинов с шумом выбегали люди в робах.

В порту надрывались от гудков буксирные катера, а с моря им отвечали гудки пароходов.

— Что-то случилось, — тревожно прислушался Виктор Саныч.

— Забастовка кончилась! — определил Федотыч. — Народ-то на суда пошёл. Победили!

Кто победил, было ясно. Пели-то моряки! И мы стали пробираться сквозь толпу в порт. Мы уже подходили к воротам, когда к Виктору Санычу подбежал взъерошенный японец и дёрнул его за рубаху.

— Ты что?! — отмахнулся Саныч.

Японец стал поперёк дороги и что-то прокричал.

— Что тебе надо? — спокойно спросил Виктор Саныч. Японец закричал ещё громче и стал хватать за рубахи нас — то одного, то другого. Вокруг собралась толпа.

«Ну, кажется, начинается заварушка! И не поймёшь, из-за чего», — подумал я.

Вдруг взъерошенный японец схватил Саныча за руку и крикнул:

— Янки! Янки!

Федотыч повернулся к японцу и сказал:

— Ноу янки. Мы русские. Рашен. И тоже моряки.

— Ноу рашен! Янки! — упорно твердил японец. Виктор Саныч показал портовый пропуск: «Читай!»

— «Рашен шип „Новиков-Прибой“», — прочитал кто-то, и все вокруг нас зашумели, стали похлопывать по плечам: «Свои, моряки!» — и пошли рядом с нами по причалу. И только зачинщик стычки исчез в толпе, видно, недовольный тем, что мы оказались не янки.

— Весёленькая история! — возбуждённо проговорил Виктор Саныч.

— А если бы на нашем месте были американцы? — спросил я.

— Им бы, наверное, было веселей! — ответил Федотыч. — Могли бы и всыпать.

А мимо к судам всё шли японские моряки, доедали на ходу лапшу, дымили сладковатыми сигаретами, махали нам и, улыбаясь, что-то кричали. Может быть: «Счастливого пути». А может: «Попутного ветра!»

КАК РЕШИТ КАПИТАН

Я расположился в каюте, поставил на полку книги, пристроил рядом японское кукольное семейство: «Плывите, смотрите» — и представил, как будут видны в иллюминатор белые гребешки волн, горизонт. Светло, солнечно!

Но тут в каюте потемнело. Прямо перед иллюминатором подъёмный кран опустил на трюм высокий металлический ящик — контейнер, и от всего солнца мне остался только тоненький серпик с тонкой, как лезвие, полоской света.

— Что? Темно? — заглянул ко мне боцман.

— Да, не очень-то наглядишься на море, — огорчился я.

— Ничего, есть палуба, — утешил Никоныч. — Пошли наверх.

Контейнерами, как маленькими небоскрёбами, были заставлены уже все трюмы. Будто сюда переместился целый городок. По его закоулкам нырял рядом с японцами Виктор Саныч. В белой рубашке, в белых перчатках дирижировал он своим оркестром: это — туда, это — сюда!

А японцы кивали головами.

Возле трюмов ржавыми горками лежали крупные цепи, и я спросил у боцмана:

— Контейнеры будем крепить?

— А как же! Не закрепи — все контейнеры волна расшвыряет. Волны-то до мачт! Вон Витька помнит, — и Ни-коныч показал на круглолицего матроса в берете, с усиками.

— Ого, прошлый раз как штивануло — так полконтейнера всмятку! Треснул, будто скорлупа!

— Океан! — весело сказал бородатый матрос, сверкнув стальными зубами. — Вон Наташку чуть не выбросило, — пошутил он, кивая на стоящую рядом девчонку в тельняшке.

— Меня-то? — изумилась она. — Сам держись!

А я только и хотел, чтобы «штивануло» покрепче: соскучился по шторму.

Наконец японцы установили последний контейнер, сняли рукавицы. Сбегая по трапу, замахали ими: