Волны, в которых мы утонули

– Мэгги, пожалуйста. Скажи что-нибудь. Я не знаю, как тебе помочь, а ты не рассказываешь, что случилось. – Она умоляла меня сказать ей хоть слово, но я не могла. У меня пересохло в горле. Может быть, мне нужна вода со льдом. Мне нужно что-то, что помогло бы мне расслабиться, что-то, от чего слова сами бы слетали с моих уст, но я не могла пошевелиться.

– Я не понимаю! Не понимаю, почему ты молчишь. Дорогая, ты должна мне рассказать. Я боюсь, что случилось самое худшее. Тебя кто-то обидел? Тебя… – Она не могла сказать это вслух, но я знала, о чем она спрашивает. – Солнышко, просто расскажи, что случилось, даже если кто-то причинил тебе боль. Я не буду осуждать, клянусь. Маме просто нужно знать, не причинили ли тебе боль. – Она тяжело сглотнула. – Ты можешь кивнуть, если кто-то причинил тебе боль, милая. Можешь сказать мне, – прошептала она. – Помнишь, мы говорили о безопасности? Как нельзя позволять прикасаться к тебе? И что если бы это произошло, нужно было бы обязательно рассказать об этом папе и мне? Это произошло? Я имею в виду, я знаю, что врачи проверяли, но эти тесты. Для них нужно время. Если кто-нибудь… – ее голос снова оборвался.

Я опустила голову. Я поняла, о чем именно она спрашивает. Незнакомец не насиловал меня физически. Но все же, честно говоря, он изнасиловал меня почти всеми возможными способами. Он изнасиловал мое детство.

Мою юность.

Мой голос.

Я стала свидетелем его ужасного деяния, и он попытался убить и меня – и он так много украл у меня. Он украл такую большую часть моей души.

Но для мамы я покачала головой. Нет. Он не изнасиловал меня физически.

Мама вздохнула с облегчением, а потом безудержно разрыдалась. Она закрыла лицо руками, ее тело сильно трясло, было трудно понять, что она говорит.

– Почему ты молчишь? – спросила она.

Потому что мне больше нечего сказать.

– Думаю, на сегодня хватит, Кэти, – сказал голос.

Я подняла глаза и увидела, что папа стоит в дверях и смотрит на нас с мамой. Должно быть, он пришел с работы пораньше, чтобы позаботиться о ней. Мама всегда справлялась лучше, когда он был рядом.

Она подошла к нему, и через несколько секунд папины руки обвились вокруг ее крошечного тела. Он что-то мягко прошептал ей на ухо, и, похоже, это были те самые слова. Мама перестала плакать и кивнула.

Через несколько минут она сказала, что ей нужно подышать свежим воздухом, и вышла из комнаты.

Папа подошел ко мне, опустился на колени и одарил своей лучшей кривой улыбкой.

– Мэгги Мэй?

Да, папа?

– Земля вертится, потому что твое сердце бьется, – заверил меня он. Он коснулся моего носа своим. – Все будет в порядке. Знаешь почему?

Я покачала головой, и он продолжил:

– Потому что мы никогда не остаемся одни. У тебя есть семья. Мы тебя любим и всегда будем рядом. Поняла, дочка?

Поняла, папа.

Он улыбнулся, как будто услышал слова, которые я не произнесла вслух.

– Хочешь, вечером мы съездим за замороженным йогуртом? Мне кажется, будет полезно съездить развеяться. Что скажешь?

Да.

Он улыбнулся шире, как будто снова понял меня.

Может быть, родители всегда знают, о чем думают их дети. Может быть, это какое-то шестое чувство. Я была благодарна папе за его сверхспособности.

Он ушел проверить, как мама, а я осталась сидеть на кровати в их комнате, позволив себе утонуть в мягкости матраса. Я легла на спину, свесив ноги с края кровати, и закрыла глаза. В последнее время мой слух все отчетливее улавливал каждый звук, который до меня доносился. Я слышала, как шелестят на ветру яблони на заднем дворе, как жужжит муха в ванной.

Мои глаза распахнулись даже раньше, чем слова слетели с губ Брукса. Я услышала, как он мягко подходит ко мне. Кельвин всегда ходил тяжело, будто шагая всем своим весом, а шаги Брукса были гораздо мягче, как будто он ходил по дому на цыпочках. Интересно, он всегда так ходил или начал двигаться так аккуратно только в последние несколько дней? Я бы солгала, если бы сказала, что никогда раньше не слышала звука его шагов. Интересно, сколько всего люди упускают из виду, когда слишком много болтают?

– У тебя все хорошо, Мэгги? – спросил он, стоя на пороге. Я не стала садиться, но наклонила голову в его сторону. Когда наши взгляды встретились, его грудь опустилась, а плечи округлились. Он стоял, засунув руки в карманы джинсов. – Кельвин и твой отец сейчас на улице, проверяют, как там твоя мама. Она попросила меня пойти домой, и я сказал ей, что уйду, но я не мог не заглянуть к тебе. Я могу что-нибудь для тебя сделать?

Я пожала плечами. Он нахмурился.

– Можно войти? – спросил он.

Я кивнула. Он нахмурился еще сильнее.

Брукс сел на кровать, а потом лег рядом со мной. Я все еще лежала, наклонив голову к нему. Теперь он лежал лицом ко мне.

– Твоя мама говорит, что ты молчишь. Она сказала, что тебе нечего сказать, но я думаю, что это неправда. Я думаю, тебе есть что сказать, но ты не знаешь, как это сделать.