Вольные города

Добрался Андрюшка до Бахчисарая, к хану пришел смело, вручил грамоты, рассказал все, чему учил Васька Мамырев. Хан грамоты принял, посла выслушал, но уважения ему никакого не сделал. Даже обрадовался: с таким юнцом можно не церемонить­ся. Велел поместить его в полуподвальную комнатушку под по­коями литовского посла, а кормить приказал после султанского посольства — объедками.

Андрюшка заглянул в каморку, ничего прислужнику не ска­зал. Ужинать привели его поздно, турецкое посольство уже отку­шало. Было оно многочисленно, на столе еды осталось столько, что можно прокормить десяток человек, но Андрюшка ни к чему не притронулся и велел сказать хану, что он отъезжает завтра об­ратно. Слуга повел его к великому визирю, и тут Андрюшка спо­койно заявил, что жить ниже литовского посла не будет, кормить­ся объедками не намерен.

Узнав об этом, хан покачал головой и приказал дать послу хо­рошее жилье и отдельное кормление.

Через неделю великий визирь позвал его к себе и сказал, что хан посылает свое посольство в Москву, не хочет ли молодой боя­рин что-нибудь передать князю.

—      Передайте великому князю, чтобы он послал ко мне сотню парубков.

—      Для чего же?! — воскликнул скуповатый визирь.

—      Я приехал к вам сам-шестой, а хан посылает более сотни. Столь великому посольству в Москве делать нечего. Великий князь показывал мне, чтобы с крымскими послами лишних людей не было.

Хан, узнав об этом, сначала сильно разгневался, но перечить Москве в столь горячее время ему не хотелось, и, подумав, посоль­ство сократил наполовину. О молодом после стал думать уважи­тельнее.

Спустя время пришел в посольскую каморку брат хана Ямгурчей. Поглядел на Андрюшку свысока и изрек:

—     Я нынче женился и сына женил: напиши великому князю, чтобы он меня пожаловал, прислал шубу соболью, да шубу гор­ностаєву, да шубу рысью. Третьего года князь пожаловал мне пан­цирь; я ходил на недругов и панцирь истерял, пусть князь мне но­вый пришлет. И поторопись — я долго ждать не люблю!

—     Ничего я великому князю писать не буду.

—     Почему?!

—     В шертной грамоте, что царь твой моему государю дал, ска­зано: никаким поминкам и пошлинам не быть. Ни с той, ни с дру­гой стороны. Князь у тебя поминков не просит, с чего тебе их да­вать? Если будет на то княжья воля, он тебе и без грамоты по­шлет. А сейчас такой воли нет.

Ямгурчей выскочил от посла, хлопнув дверью, но к хану жало­ваться не пошел. Он знал, что слова в шертной грамоте такие за­писаны были.

С той поры Андрея стали считать за твердого, настоящего посла...

Тени от юрт все удлинялись. Солнце уходило за степной гори­зонт, окрашивая травы в багряный цвет. С реки веяло прохладой. Нойон¹ Сардар лежал в своей юрте на верблюжьей кошме и хрю­кал, как боров. Наложница, маленькая и светловолосая девочка, чесала Сардару спину. Больше всего на свете нойон любил это за­нятие и часто засыпал под приятные, ласкающие прикосновения девичьих пальцев.

Сейчас, на летнем кочевье, весь род Сардара — двенадцать се­мей. В каждой семье то темник², то сотник, а юнагасов³ по три или четыре. А безродных воинов более сорока тысяч. У каждого конь, а то и два. Часто кочевать надо, чтобы такую пропасть лошадей накормить. Правда, монгольские лошаденки очень выносливы. Они сами зимой копытами выбивают из-под снега траву и кормятся, а летом совсем заботы о них мало. Вот овечьи отары — тем надо большую заботу.

В этом году кочевье было трудным. Подался Сардар к югу, где теплее, а там крымские конники спокою не дают, на Дону ка­кие-то айдамахи объявились — тоже кочевью мешают. Только не­давно отыскал Сардар хорошее, обильное травой и водой, а глав­ное, спокойное место. И теперь наслаждается покоем. Спит, пьет кумыс, е наложницами тешится, на охоту ездит. Перед сном ему спину чешут — хорошая у нойона настала жизнь. До осени никуда трогаться не надо. Спокой...

'Нойон (тат.) — глава большого и знатного рода в Орде.

²          Темник (тат.)—командующий десятью тысячами войска.

³          Ю н а г а с (тат.) — командующий десятью воинами.

Ласкает девочка спину, млеет от сладостнейшего удовольствия Сардар, сон накатывается на него приятной волной.

Вдруг у входа в юрту зашумели, закричали сторожа, вошел в юрту человек в запыленном полосатом халате, в белой войлочной шляпе с завороченными краями, упал перед нойоном на колени, протянул золотую овальную с двумя отверстиями пластинку. На пластинке письмена. Сардар взял ее, но читать письмена не стал. Он узнал пайдзу хана. Все, что скажет человек, ее принесший,— повеление великого Ахмата.

—    Сажай, благородный Сардар, своих воинов в седло, веди свой байрак в Сарай-Берке, наместник небесного царя хан Ахмат большой поход задумал. Война!

—    Еще говори!

—    Коназ Иван грамоту ханскую, священную порвал, бакаула Кучука выгнал, послов перебил. Хан приказал Москву под копы­та коней бросить.

Сардар оттолкнул девчонку, встал, приказал принести одежду. Вестнику велел идти отдыхать.

—    Прости, благородный нойон,— мне по другим кочевьям ехать надо. Прикажи коней мне сменить...