– Слыхал. Значит, кержацкой породы ты, парень? А водку в самом деле не пьешь или так, для форсу, пригубил и отставил?
– Зарок себе дал, да и нельзя мне пить, мне голова ясная нужна.
– Смотри-ка, принципиальный какой. И всегда удается держать зарок? – удивился Иван Васильевич.
– Чаще удается, – засмеялся Андрей.
– Сложная она штука – жизнь. Ты когда-нибудь по шпалам ходил? Я вот на железной дороге всю жизнь проработал, находился вдоволь. Идешь по линии, подлаживаешься, подлаживаешься под шпалы, а все не угадаешь шаг: то семенишь, то тянешь ногу. И в жизни похоже: как ни приноравливается человек к ней, а все как-то неудобно, не так, как хотелось бы. Ну да ладно, хватит разговоры городить. Пойдем хлебнем чайку горяченького и на боковую…
Андрей с Полиной долго еще сидели на кухне, впервые за весь этот вечер оставшись вдвоем, а когда собрались расходиться и Андрей почувствовал, как мало времени остается до прощания, сами собой сказались слова, к которым он так давно готовил себя:
– Никуда бы не уехал, люблю я тебя.
– Ну вот, дождалась, долго же ты решался. Думала – может быть, в письме насмелишься, – отозвался в нем быстрый горячий шепот.
Утром он уехал в аэропорт, пообещав скоро вернуться. В феврале он собирался пойти в отпуск.
Глава 22
Такого снега, как нынче, не мог припомнить даже бывший егерь Онучин, проживший на острове всю свою жизнь, разве что за вычетом трех с половиной лет войны. Он только головой качал, когда Андрей заходил к нему, вернувшись из тайги, и показывал, отмеряя по карабину, какие снега легли на землю в распадках: сначала по прикладу, а после и до затвора ладонь продвинулась.
С конца ноября и с севера, и с юга накатывали плотно набитые белым пухом тучи, вспарывали брюхо об остроконечные хребты и высыпали в бушующие черные волны моря, на вытертую осеннюю шкуру степи, на занемевшую от холодов тайгу обильные снега. Андрею даже при его молодых ногах все тяжелее давались долгие обходы участка. Но большой снег вскоре сровнял лесные дороги, спрятал их и сделал непроезжими. Для Андрея пришло спокойное время, одно только тревожило: тяжело сейчас зверю в тайге, надолго ли хватит заготовленного им сена и веточного корма?
Передышка кончилась разом, в тот день, когда он заметил, что изюбри выходят к стогам, поставленным чабанами на лесных опушках. Сразу после Нового года, поутру, он набрел и на лежки зверей, совсем недалеко от окраины тайги. Как и косули, они разгребали снег до земли. Потрогав след, он определил, что изюбри ушли отсюда не более чем полчаса назад: обвалившийся с боков глубоких ямок снег был рыхл, мягок. Уж если такой осторожный зверь покинул глухие сивера, спустился с отрогов гор, то, значит, допекла его бескормица. Тревога Андрея во много раз возросла, когда через неделю на том же самом месте, где он нашел изюбрей, его путь пересек широкий раскидистый след дикого табуна. Кони наметом ушли в ближайшую падь. И их прижала голодная зима. Теперь табун кормился на склонах степных сопок, там, где снег сдувал ветер, где легче было копытить его, добираться до сухой травы.
Сердце, отдохнувшее в снегопады, ожидало новой беды: зловещие, неуловимые пока признаки ее уже незримо витали вокруг, сгущались, но не угадать было, откуда грянет гром. Не один он заметил, что зверь вышел из тайги. И в чьих-то домах уже набивали патроны.
Однако, как никогда прежде, Андрей был уверен в себе: попусту не дергался, не нервничал, берег силы, вдвойне стал чуток и осторожен. Не мог он позволить, чтобы еще раз застали его врасплох.
В тот день Андрей дотемна провозился на участке, устраивая поближе к малоснежным склонам кормушки. Подобрал остатки сена, взялся рубить ветки. Оттого задержался и возвращался из тайги, когда уже россыпи тонких острых звезд продырявили ночное небо. Снегоход с трудом пробирался по заносам, и легкая летом дорога на этот раз увела его в сторону, к берегу ледяного моря. Степью машина пошла ходко, ровно бежала вслед лучу, отбрасываемому фарой. Не доезжая до поселка километров двенадцать, он наткнулся на свежую колею, проложенную, как определил Андрей, вездеходом, проскочившим по задам, по бездорожью. Немало таких вездеходов в последнее время проходило по острову, но этот словно заблудился. И что-то подсказывало – нет, не обознался, пожаловали те, несолоно нахлебавшиеся весной, и сразу тревога наполнила тело упругой силой.
Обостренное в ватной зимней тишине чувство не могло подвести его, и он подвернул на снегоходе к маленькой, дворов на двадцать, деревушке. Как ни темнил Родион Петрович, принимая гостей не в своей усадьбе, как ни старался, чтобы чужие глаза не углядели, как спрятался за высоким заплотом вездеход охотников, – не смог обмануть Андрея, высмотрел он чужаков.
И вовсе уверился в своей догадке и в том, что завтра придет его час в поселке, когда через соседей вызнал, что нет Темникова дома и вернется он только через пару дней. Утром предстояла большая охота.