Вольный каменщик

«Что во всем этом замечательно? — думает Егор Егорович, тыкая вилкой в остатки яичницы с ветчиной. — А то замечательно, что никакое маленькое дело не пропадает и никакой самый маленький человек не бесполезен, если только он работает по чистой совести и доброму сговору с другими. И ошибка не страшна — и она на пользу. Идём ощупью, как будто вслепую, но у каждого в груди словно бы компас, и верен общий путь, освещаемый лучами путеводной звёзды. И не страшно. И как-то радостно. Вот только бы не поддаваться слишком разным житейским мелочишкам, не тратить сил на пустяки. Но и не мудрить — мудрить ни к чему». Яичницу докушав, обтер губы салфеткой и уверенно зашагал дальше по липовой аллее к прекрасному видению и неизбежному будущему.

* * *

Присев на диван, Егор Егорович борется с желанием: не протянуть ли ноги и не подремать ли часок? И вдруг видит, что ноги уже протянуты, и не две, а четыре, выставившиеся из-под одеяла. Жорж оставил на диванной подушке свой спортивный журнал и какой-то иллюстрированный еженедельник с легкомысленной картинкой на обложке. Егор Егорович брезгливо перелистывает: — и зачем только Жорж покупает и читает такую гадость! «Забавы Марианны». Текст под стать картинкам, возмутительно. Конечно, печать во Франции свободна, и это хорошо. Жорж становится взрослым, может читать, что ему нравится. Но неужели такие пошлости и сальности могут нравиться юноше?

Какой-нибудь поганец-издатель, в расчёте на нездоровое любопытство девушек и молокососов, заказывает голодным литераторам забористые истории, а нищим художникам пикантные к ним иллюстрации. Им платит гроши, сам набивает капитал. Марианна забавляется, а нравственность в стране падает. Уж если Жорж зачем-то покупает этот журнальчик, то что говорить о молодёжи, лишённой доброго семейного влияния?

Проходя мимо газетного киоска, Егор Егорович увидал те же четыре ноги и сердито отвернулся. Один негодяй печатает, сто негодяев распространяют в тысячах и продают кому угодно, хотя бы десятилетней девочке. От киоска до киоска Марианна бежит за старым брюзгой и слушает его причитания. Если бы во Франции была настоящая общественность, она бы выступила на борьбу с этим злом, издавая журналы полезные, красивого вида, дешёвой цены, с яркой художественной обложкой, на которую и взглянуть приятно. «Ну и грубиян!» — отчётливо говорит Марианна, подмазывая губки карандашом. Все-таки в людях, особенно молодых, должны преобладать здоровые вкусы. Но развитой общественности не может быть в стране, заеденной политикой. Единственная организация, которая могла бы…

Дальнейший разговор происходит уже в вагоне трамвая, куда забралась, конечно, и Марианна. Уступив ей место на лавочке, очень приличный пожилой господин выходит на площадку, и, закурив папиросу, не без язвительности говорит, как бы ни к кому не обращаясь:

— Простите, кажется, я имею высокую честь беседовать с вольным каменщиком Егором Тетёхиным?

Едущие в трамвае удивлённо оглядываются, когда тот же самый вполне корректный мужчина тем же самым, но более робким голосом отвечает:

— Да, конечно, и я это учитываю. Удивительно, как мне это не пришло в голову раньше. Сейчас, впрочем, летний перерыв, но в первом же осеннем заседании…

— Вы исполните свой долг, Егор Егорович? Никто в этом не сомневается. Но встретите ли вы сочувствие?

Подумавши, вольный каменщик отвечает уверенно:

— Я встречу, конечно, полнейшее сочувствие, в этом я не допускаю и тени сомнения. Но силы наши слабы, и средств у нас нет. Однако мы можем кликнуть клич.