Вольный каменщик

— Я всегда знала, что ты меня любишь и смело встанешь на защиту чести женщины и твоей жены!

Последние слова смешались со счастливыми рыданиями.

За оградой храма

Оказывается, Жорж далеко не мальчик, а вполне солидный инженер, подающий большие надежды и необходимый Франции своими познаниями. И даже возможно, что Франция позовет Жоржа применить его знания в колониях. Мосье Жорж говорит об этом небрежно, но с чувством человека, готового исполнить свой долг. Анна Пахомовна, подлинная мать, совершенно применилась к тону Жоржа и тоже рассуждает об этом как о вещи очень естественной, и удивляется только такой неосновательный человек, как Егор Егорович. То есть он, конечно, готов радоваться такому явлению, но как-то не вполне уверен, что Франция действительно нуждается в Жорже. В нем самом, например, Франция окончательно не нуждается, а как раз наоборот: никакой нужды не имеет. Анна Пахомовна легко себе представляет, что вот Жорж будет там что-нибудь строить или даже кем-нибудь управлять, хотя в колониях много негров и комаров.

— Но тогда, Жорж, тебе придётся купить пробковый шлем? Я слышала, что без шлема совершенно невозможно.

У самой Анны Пахомовны завелось в последнее время множество забот, каких раньше не было. Прежде всего — большое количество всякой починки; каким-то образом все стало быстро рваться и изнашиваться, особенно белье. Затем Анне Пахомовне пришлось вспомнить, что в юности, то есть сравнительно не так давно, она сама себя умела обшивать; конечно, простенькие фасоны, юбка и кофточка, труднее всего ворот, но можно пришивать воротничок из органди или галстучек из той же самой материи, что и кофточка. Дважды в неделю базар, каждодневно стряпня и дважды мыть посуду — самое неприятное. Невероятно быстро стала всюду скопляться пыль, даже какими-то хлопьями и кусочками, так что Жанна д'Арк и Достоевский задыхаются и чихают друг на друга. Главное — строжайшая, во всем вынужденная экономия. С Егором Егоровичем вместе высчитали, что могли бы прожить ещё полгода без особенных лишений, но во всех прихотях себя урезывая и при условии, что Жорж найдет скоро хоть какой-нибудь заработок. А затем? А затем, очевидно, крайняя нужда, даже нищета. Если даже продать земельный участок…

И вот тут начинался спор. Анна Пахомовна стояла за продажу, хотя найти покупщика и нелегко; все-таки можно будет ещё продержаться, пока Егор Егорович как-нибудь устроится. Егор Егорович, во всем уступчивый, единственно в этом никак согласиться не мог. Именно в своём участке и в доме все спасенье —: на случай чёрных дней, уж если, понимаешь, но совсем — г ложись и помирай. Как-нибудь отеплить дом, чтобы и зимой было можно жить. Нет, все что угодно, а домик сохранить! Огородик развести, капуста там, лук, помидоры, салат. «Это совершенно вздор, Гриша, потому что никогда не прокормиться. И если поселиться там, то уж ты никогда не найдешь работы в Париже. Во всяком случае, я не согласна доить корову». — «Коровы не будет, а вот я все думаю: кролики…» — «И ешь сам эту гадость! И почему ты думаешь, что не найдешь работы здесь?» — «Да нет, я только на случай, потому что ведь неизвестно…»

Анна Пахомовна не старуха и не желает окончательно лишать себя последних культурных условий жизни. Уж лучше немедленно переехать в две комнатки… Оставаясь одна дома, Анна Пахомовна даже плачет, вспоминая время, когда в Казани она была юной неопытной девушкой и мечтала о счастье, которого, конечно, так и не дождалась. И вот она вынуждена дважды в день мыть тарелки. Жорж — добрый мальчик и жалеет свою мать, а Егору Егоровичу совершенно безразлично, ему дороги только его масонские приятели. Этому человеку она отдала свою жизнь и была ему верна, отказавшись от тысячи возможностей, гордо отвергнув все, все, что бросали к её ногам. И вот — вся жизнь разбита, и её хотят заставить доить коров и кроликов!

— Если ты получишь место в колониях, я поеду с тобой, Жорж.

Жорж отвечает просто:

— Qui, maman[111].

И действительно, Жоржу необходимо будет завести своё хозяйство. Это гораздо экономнее и гораздо солиднее. Жорж благоразумен, практичен, и ему, на русский счёт, приблизительно сто шестьдесят пять лет. В школе Жорж позволял себе некоторую ветреность, теперь у него круг серьёзных и полезных знакомств. Жорж нужен Франции, Франция нужна Жоржу.