Вольный меченосец (СИ)

- Дядя Гилмор! Дядя Гилмор! - Путешественников окружила стайка ребятишек, от шести до десяти лет. Они скакали, тянули взрослых за рукава и верещали без умолку. - Дядя Гилмор, а куда ты ездил? Дядя Буян, дядя Буян, а что у тебя в ларце? Дядя Гилмор, а ты видел на реке Крокодилью Смерть? Дядя Гилмор, а когда ты к нам снова придёшь?

Знатный воин улыбнулся - улыбка вышла страшноватой из-за шрама и выбитого когда-то зуба, но мелюзга ничуть не боялась - и потрепал по головёнкам двух сорванцов.

- Пустельга, ну-ка раздели между народом сокровища, - сказал он. Девица, сопровождавшая его, достала из поясной сумочки горсть конфет и, посмеиваясь, стала раздавать в тянущиеся к ней чумазые лапки. Поднялся визг, толкотня, кому-то в горячке дали по уху, тот не остался в долгу, однако потасовка закончилась, не начавшись - знатный воин, которого детишки по-свойски звали "дядя Гилмор", растащил драчунов за уши.

- А ты, Ланни, отчего в сторонке жмёшься? - спросил он долговязую белобрысую девчонку, в короткой рубашке. Она прибежала весте со всеми, но в весёлой давке за конфетами не участвовала... хотя ей явно хотелось.

- А Ланни наказана! - радостно наябедничал курчавый бутуз.

- Да ну? - Аристократ подошёл к "наказанной", присел на корточки. - Ну-ка, расскажи, что ты натворила!

- Мамка велела лещей к обеду зажарить, пока она стирает, а я лещей потрошила, и у одного желчный пузырь проколола, - проговорила "наказанная". - Я не заметила, так и пожарила. А лещ горький получился. А мамка меня отшлёпала и не велела у тебя гостинцы просить, как приедешь.

- Дела-а, - ухмыльнулся "дядя Гилморн", поднимаясь. - Ну что ж, мамку надо слушаться. Но... - он подмигнул девчонке, - ты ведь у меня ничего не просила, так?

- Так... - сказала Ланни, и в её глазах засветился огонёк надежды.

- Так вот. А Пустельга сама тебе решила дать гостинец. А ты вежливая девочка и не можешь отказаться от подарка. Правда?

- Правда... - проговорила Ланни, принимая леденец от Пустельги, и немедленно запихала его за щёку.

- Ах, вот ты где, горе моё! - К собранию поспешала жилистая баба очень решительного вида. Её косы были скреплены резным черепаховым гребнем, за который в столице модница-аристократка отвалила бы золотой, но островитянкам такие украшения стоили куда дешевле, благо "сырьё" для гребней в изобилии паслось в протоках, озёрах и болотцах. - Ланни, я что тебе говорила? А? - Ланни надула губы и попятилась за спину доброго дяди Гилмора, понимая, что в его присутствии мать не решится задать ей трёпку. - Дуэннон, зачем ты мне малую балуешь? Ведь никакого сладу с девкой, одно озорство на уме! День-деньской носится по улицам, с парнишками на палках дерётся! А чтоб матери по хозяйству помочь, так днём с огнём её не сыщешь! Выйди, выйди на свет божий, не прячься, пусть люди на тебя полюбуются, несчастье моё! Десятый год дурёхе, скоро замуж, а кто такую возьмёт? Ты же не хозяйка в доме, а...

- А я не хочу быть хозяйкой! - топнула ножкой Ланни. - Я хочу быть девой-воительницей! Как дуэнна Бриалатар из песни! Или как Пустельга!

- Вот! Вот слышишь, дуэннон, что несёт?

- Я! Я тоже хочу! - завопил рыжий мальчишка на пару лет моложе Ланни.

- Тоже хочешь быть воительницей? - усмехнулся в усы знатный воин, которого мелюзга звала "дядя Гилмор", а взрослые величали "дуэннон".

- Дурак! - оскорбился малец под общий хохот. - Я хочу быть воителем! Меня Динг байстрюком дразнил, а я ему за это зуб выбил, потому что я не байстрюк! Мой батя - дуэннон Гин Маоллнахт, он с тобой на войну ходил! И я с тобой пойду, когда ты снова пойдёшь вышибать дерьмо из жирного короля!..

Что-то промелькнуло в глазах дуэннона, губы тронула улыбка - не то чтобы очень добрая.

- Ладно, храбрые воины, кыш! - сказал он. - А ты, Ланни, запомни, что настоящие воители слушаются начальников, а твой начальник сейчас мамка, и ты ей не перечь. И поучись готовить рыбу. Пригодится.

Распрощавшись с боевитой мелюзгой, дуэннон и его спутники отправились дальше. Скоро они вышли на площадь, которую местные жители звали Куриный Следок: там улицы сходились наподобие куриного следа, и это место было средоточием общественной жизни. На этой площади рос священный ясень, возле которого народ островов испокон веков возносил моления Небесным Богам, и по праздникам у его корней забивали, смотря по обстоятельствам, жертвенного кабана, крокодила или водяного быка, которого потом дружно съедали. Там собирались, чтобы всем миром решить важные дела, там играли свадьбы и прощались с ушедшими, там во все дни сходились поплясать, выпить, подраться и просто покалякать о том о сём.