Вольный народец

На мелу всегда были ястребы. Пастухи взяли моду называть их цыплятами Бабули Болит, а некоторые из них называли облака, такие как сегодня, ягнятками Бабули. И Тиффани знала, что даже ее отец называл гром «проклятием Бабули Болит».

И поговаривали, что некоторые из пастухов, когда зимой наглели волки или если терялась овца, приходили на место старой хижины на холмах и оставляли унцию «Веселого моряка», так, на всякий случай…

Тиффани колебалась. Тогда она закрыла глаза. «Я хочу, чтобы это было верно, — шептала она себе. — Я хочу знать, что другие люди тоже думают, что она не ушла насовсем».

Она заглянула под широкий изъеденный ржавчиной обод колеса и вздрогнула. Там лежал яркая маленькая бумажка.

Она подняла ее. Та выглядела совсем новой, значит, пролежала здесь не больше нескольких дней. На ней был нарисован веселый моряк, с его широкой улыбкой, большой желтой шляпой, окладистой бородой и большими синими волнами, разбивающимися у него за спиной.

Тиффани узнала о море благодаря оберткам «Веселого моряка». Она слышала, что оно было большим и рокочущим. В море стояла башня, которая называлась маяком, ночью она ярко светила, чтобы не дать кораблям разбиться о скалы. На картинах луч маяка был блестящим и белым. Она знала об этом так хорошо, потому что видела все это во сне, и просыпалась с ревом моря в ушах.

Девочка слышала, как один из ее дядей сказал, что если смотреть на этикетку табака вверх тормашками, часть шляпы, ухо моряка и кусок его воротника составят картинку женщины без одежды, но у Тиффани никогда не получалось разглядеть ее.

Она аккуратно подняла обертку и понюхала ее. Она пахла Бабулей. Девочка почувствовала, что ее глаза начали наполняться слезами. Она прежде не плакала о Бабуле, никогда. Она плакала из-за мертвых ягнят и из-за порезанного пальца или когда не могла найти дорогу, но никогда о Бабуле. Это казалось неправильным.

«И теперь я не заплачу, — подумала она, аккуратно пряча бумажку в карман передника. — Не по Бабуле, которая умерла…»

Это был ее запах. Бабуля Болит пахла овцами, скипидаром и табаком «Веселый моряк». Три запаха смешались вместе и стали одним запахом, который был для Тиффани запахом Мела. Он следовал за Бабулей Болит, как облако, он подразумевал теплоту и тишину и место, вокруг которого вращался целый мир…

Наверху промелькнула тень. Ястреб упал с неба к Нак Мак Фиглам.

Тиффани подскочила и замахала руками:

— Бегите! Спасайтесь! Он убьет вас!

Пиксти повернулись и мгновение смотрели на нее так, как будто она сошла с ума.

— Не бойсь, хозяйка, — сказал Всяко-Граб.

Птица достигла нижней точки своего падения и, когда она начала подъем, от нее что-то отделилось. Падая, оно, казалось, отрастило два крыла и начало вращаться, как семечко клена, что слегка замедлило падение.

Это был пиксти, который все еще безумно вращался, когда врезался в торф в нескольких футах от них. Он встал, громко выругался и рухнул снова. Ругань продолжилась.

— Хороший шлеп, Хэмиш, — сказал Всяко-Граб. — Вращение тормозишь твой упад. Щас ты ввинтился, как никогда.

Хэмиш поднялся помедленнее и на сей раз сумел остаться вертикальным. У него на носу была пара толстых защитных очков.

— Думашь, я мошь и поболе того, — сказал он, пытаясь отвязать от рук несколько тонких кусков коры. — Как чудно с крыльями.

— Как ты выжил после такого? — спросила Тиффани.

Очень маленький пилот попытался смерить ее взглядом снизу до верху, но смог смерить только снизу и так далее.

— Что это за мелкая большуха, что знашь так много об авиации? — спросил он.

Всяко-Граб кашлянул.

— Она карга, Хэмиш. Отродье Бабули Болит.

На лице Хэмиша отразился ужас:

— Я берешь свои слова взад, хозяйка, — сказал он, попятившись. — Конечно, карга все знашь. Но это не так плохо, как глядишь, хозяйка. Я всегда шлеп на главу.

— Айе, мы на башку крепки, — сказал Всяко-Граб.

— Ты видел женщину с маленьким мальчиком? — требовательно спросила Тиффани: ей не очень-то понравилось «отродье».

Хэмиш кинул на Всяко-Граба панический взгляд, и тот кивнул.

— Да, я видашь, — сказал Хэмиш. — На черной лошади. Ехашь от Лоуленда и к чертям…

— Мы не говоришь плохих слов пред каргой! — прогремел Всяко-Граб.

— Прошу прощения, хозяйка. Она ускакашь, — сказал Хэмиш, выглядя более робким, чем овца. — Но она узнашь, что я шпионил за ней и напустишь туману. Она пошла на другую сторону, но я думашь, я знаю, куда.

— Это опасное место, другая сторона, — сказал Всяко-Граб. — Злые вещи там. Холодное место. Не место для мальца.

На холмах было жарко, но Тиффани почувствовала холод. «Как это плохо, — подумала она, — что мне надо туда идти. Я знаю: у меня нет выбора».

— Другая сторона? — спросила она.

— Да. Волшебный мир, — сказал Всяко-Граб. — Там… там плохие вещи.

— Чудища? — спросила Тиффани.

— Такие плохие, как ты мошь придумать, — сказал Всяко-Граб. — Точно такие плохие, как ты мошь придумать.

Тиффани с трудом сглотнула и закрыла глаза.

— Хуже чем Дженни? Хуже чем Всадник без головы? — спросила она.