Вольный странник

Лампи покачал головой.

— Значит, я так это дело понимаю. Мы уходим от людей, которые к нам очень хорошо относятся, но мы им не доверяем, к кому-то неизвестному и, может статься, очень опасному человеку, кому мы доверяем без всякой на то причины.

— Да. Ну что, поворачиваешь назад?

— Шутишь?

Бросив прощальный взгляд на Новый Свет, они зашагали вниз по руслу ручья.

* * *

Почва вдоль берега ручья оказалась неровная, в любой момент можно было оступиться, за спинами у них висели тяжелые заплечные мешки, и потому друзья продвигались вперед небыстро. Но путь им облегчали хорошая погода, густой аромат хвои и заливистые трели белых сверчков. Роун часто задумывался о мече-секаче, лежавшем у него за спиной. Он решил, что взять его с собой необходимо. Юноше казалось, что до того, как путешествие его завершится, вполне возможно, ему придется еще воспользоваться теми знаниями и навыками, которым он научился у братьев. Значит, не пришло еще время о них забыть.

К концу третьего дня пути они пришли в долину, где воздух стал холоднее. Деревья там не росли, снежные сверчки исчезли, земля поросла широколистным папоротником. На небольшой полянке Лампи сбросил рюкзак.

— Здесь и заночуем.

Уставший после трудного дневного перехода Роун разложил на земле постель и собрал хворост для костра. Лампи показал на высившиеся вдали горы.

— Если верить Билдт, путь в Оазис лежит отсюда к северу, селение расположено по другую сторону тех гор. Так что… нам, наверное, надо двигаться в другую сторону?

— Может, ты и прав.

— Вот и хорошо. Легче идти на восток по предгорьям.

— Нет, мы пойдем на запад.

— Но ведь на западе сплошные болота!

— А внутренний голос ведет меня именно туда.

— Всегда тебя ведет куда-то не туда…

— Нет, именно туда! Дерево, которое я ищу, растет как раз где-то на болоте.

Лампи скорчил недовольную рожицу.

— Знаешь, я где-то слышал краем уха, что тамошние земли когда-то затопило и они заболотились. Места там непроходимые, гиблые, одним словом — топь. Жуткое какое-то болото. В здравом уме никто туда не попрется.

— А нам придется двигаться именно туда.

Лампи глубоко вздохнул.

— Стоит только подумать, что попал наконец в райские кущи, как снова приходится тащиться в Пустошь, в болота эти…

— Могло быть и хуже.

— Это точно — вот там хуже и будет, попомни мои слова.

На восходе, когда Роун проснулся, Лампи уже был готов двигаться в путь. Он срезал длинную жердь, чтоб идти по болоту, и запасся питьевой водой.

— Завтракать можешь в постели. Радуйся пока, что сухой. Кто знает, сколько потом времени мы будем мокнуть!

Пока Роун жевал, Лампи рылся в небольшой сумочке.

— Ну вот, нашел, слава богу, — сказал он, вынув небольшую старенькую жестяную коробочку, открыл крышечку и понюхал содержимое. — Ух! Неплохо сохранилось. — Он сунул коробочку под нос Роуну.

Тот аж подпрыгнул. От неожиданности и жуткого зловония его чуть не вырвало.

— Это воняет… тухлыми яйцами!

Лампи закрыл крышечку.

— Тухлые яйца против насекомых не действуют.

Это — притирка из драконьей травы.

— Ты ведь не хочешь сказать, что мы должны…

Лампи заговорщически улыбнулся и мазнул притиркой по подбородку Роуна.

— Это средство еще вдобавок и нос прочищает!

Они двинулись в путь по зарослям папоротника, и Роун вдруг ощутил надвигавшуюся опасность. Как будто повинуясь какому-то сигналу, его тело и разум вспоминали приемы ведения рукопашного боя, которым за последний год он почти не занимался. Он полностью отдавал себе отчет в каждом движении, каждый шаг его становился упражнением в силе, выносливости и концентрации. Заросли стали густыми и непроходимыми, и Роун принялся расчищать путь мечом-секачом. Он не рубил растения направо и налево, как делали некогда первопроходцы, торя свой путь в густых девственных лесах неведомых земель, а отделял каждый ствол, срезал его мечом быстро и точно в том месте, которое намечал заранее.

Лампи склонился и осмотрел срезы.

— А меч твой от этого не затупится?

Роун пожал плечами.

— Его надо чистить и затачивать каждый вечер, но лезвие очень прочное.

* * *

Через пару дней пути их мрачные представления о болоте переменились. Никаких туч мошкары и застоявшейся, вонючей, хлюпающей под ногами жижи. Жаливших насекомых, к счастью, было совсем немного, а на стоявших там и сям деревьях распускались яркие цветы. Вокруг них суетливо носились золотистые бабочки, над самыми зарослями папоротника деловито сновали поблескивающие стрекозы, на водной глади свободно плавали небольшие фиолетовые лилии, а грунт был достаточно твердым, и они быстрым шагом продолжали путь. Когда стали спускаться сумерки, друзья разбили на ночь лагерь на возвышении у самой воды. Там росли деревья, каких раньше они никогда не видели, с толстыми, вьющимися ветвями и листьями, которые при прикосновении сворачивались в трубочку.

— Твоя драконья притирка такая вонючая, что все кусачие жуки и мошки улетели в болото. А когда эта вонь выветрится?

— Как только помоешься.

Роун тяжело вздохнул.

* * *