Вольный ветер

— Вот какое дело, Назар Кондратьевич! С той стороны Шароаргуна, на старой дороге кто–то бой ведет. Я приказываю вам, как самому опытному, возглавить группу. Вы бывали в той стороне не раз. На броне доберетесь до обвала без проблем. Три дня назад Ковалев говорил, что дорога хорошая. Я попытаюсь связаться с соседями, может они кого отправляли в рейд.

Прапорщик вскочил на ноги:

— Есть, товарищ майор! Разрешите идти?

Панкратов встал и совсем не по уставному сказал:

— Идите, Назар Кондратьевич и возвращайтесь. Нам надо будет поговорить…

Верхота внимательно взглянул на командира и кивнул:

— Хорошо, Анатолий Александрович. Поговорим.

Выскочил из палатки. Через считанные минуты группа была готова. Солдаты в бронежилетах, лифчиках, касках, с автоматами в руках, запрыгивали на броню, ничего не спрашивая. Каждый слышал выстрелы на другой стороне, надеясь по дороге узнать все от Верхоты. Майор не стал проводить инструктаж, понимая, что времени нет. Выйдя из палатки, он внимательно смотрел вслед удалявшейся бронетехнике.

Панкратов понимал, что виноват перед прапорщиком и надо было извиниться еще накануне. Все случилось из–за письма, пришедшего рядовому Снегиреву с Нижнекамска. Девчонка, с которой он полтора года переписывался, сообщила о своей свадьбе и просила больше не писать. Колька был в карауле, когда получил горькую весть. Несколько минут стоял не шевелясь, только пальцы побелели на автомате. А потом он исчез. Через минуту на окраине лагеря раздалась длинная очередь. Верхота добежал первым. Снегирев расстреливал девичьи фотографии и письма. Его губы что–то шептали, а по щекам текли слезы. Прапорщик все понял. Забрал из рук парня оружие и прижал к себе солдата:

— Все пройдет, сынок. Встретишь и лучше, и красивее, и умнее. Держи себя в руках. Знаю, что больно, но ты солдат. Меня ведь тоже однажды не дождались с Афгана…

Солдат уткнулся в плечо мужчины и рыдал. Солдаты, выскочившие из палаток на выстрелы, молчаливо столпились метрах в ста. В этот момент к двум мужчинам подошел майор Панкратов. Резко спросил:

— Кто стрелял?

Верхота чуть отстранил парня и просто сказал:

— Я. Помог расстрелять письма от предавшей девчонки.

Майор видел, что прапорщик лжет и заорал, не сдерживаясь:

— Вы лжете! Рядовой, пять суток наряда за стрельбу без оснований!

Прапорщик придержал рукой Снегирева, готового вскинуть руку к голове без фуражки и спокойно сказал:

— Отойдем, Анатолий Александрович…

В палатке Верхота рассказал все, как было и попросил:

— Отмените наряды. У парня душа запеклась от обиды. Все в роте знали, что он любил эту дуру. Она же ему до последнего письма о любви писала и на вот! Он в эти выстрелы свою боль вкладывал. Отмените!

Майору шлея попала под хвост:

— Не отменю. За эту стрельбу его вообще в трибунал надо сдать. На погранпосту не место ненормальным и не умеющим себя сдерживать!

Прапорщик встал, вскинув руку к кепке и твердо заявил:

— В таком случае я иду в наряды вместе с ним. Дела передам старшему лейтенанту Найденову. Я солгал и тоже должен быть наказан.

Четко развернулся и вышел из палатки. Панкратов так и застыл за столом с открытым ртом. Он давно знал, что прапорщика Верхоту солдаты любят и уважают. Через пару часов майор увидел прапорщика и солдата на кухне. Они оба отмывали котлы и о чем–то переговаривались. Вместо того, чтобы отменить наряды, командир прошел мимо, словно не заметив. Зато увидел лица солдат, в глазах их стояло отчуждение. Майор, разозлившись на поступок прапорщика, скрылся в палатке. Сел за стол и задумался, прокручивая ситуацию в голове. Все больше склонялся к мысли, что не прав, но извиняться накануне так и не пошел, считая, что этим унизит себя…

БТР скрылся за палатками, а Панкратов решительно направился к кухне. Снегирев снова драил котлы, почти по пояс забравшись внутрь и отчищая металлической щеткой стенки. Теперь стало ясно почему у Верхоты руки красные. Майор скомандовал:

— Рядовой Снегирев, ко мне!

Несчастный парень видимо так увлекся работой и собственными мыслями, что не слышал шагов. От внезапно раздавшегося рядом голоса командира, гулко стукнулся затылком о край котла. Буквально скатившись с высокой подножки застыл перед майором, сжимая щетку в руке. Видимо он крепко ударился. Зрачки расширились, а лицо побледнело. Панкратов поморщился:

— Извини, напугал. Отставить наряды! Признаю, что был не прав. Конечно палить тебе не стоило, но раз уж получилось так, что ж делать. Верхота прав. Каждый выплескивает свою боль, как умеет. Надеюсь, что остальные не последуют твоему примеру. Иначе, чем станете в бандитов стрелять, если все приметесь фотки расстреливать? Приведи себя в порядок и возвращайся к службе. Старлею скажешь, что я отменил наряды.

Развернулся и ушел, оставив солдата в задумчивости.

Механик жал на всю катушку, торопясь к месту схватки. Впереди грохнуло два взрыва. Верхота сунул голову внутрь и проорал:

— Быстрее, мать твою!

Механик в свою очередь яростно ответил:

— Да что я, Господь Бог, что ли? Сами знаете, какая техника! Я бы и рад быстрее, да не получается…